Санкт-Петербургский университет
  1   2   3   4   5  6 - 7  8
  9  10 - 11  С/В  12 - 13
 14-15  16-17  18  19  20
 С/В  21  22  23  24 - 25
 С/В  26 - 27  28 - 29
ПОИСК
На сайте
В Яndex
Напишем письмо? Главная страница
Rambler's Top100 Индекс Цитирования Яndex
№ 1 (3690), 25 января 2005 года

Если бы книги высекали на камне...
...авторы выражали бы мысли короче

Прилавки книжных магазинов заполонили сказочные «сериалы». Появился так называемый рынок детской литературы. Кто они, современные сказочники? Их настоящие имена подчас известны только издателю, но помыслы чисты и благородны, как и у всякого уважающего себя бренда.

«Сказке захотелось сочиниться, прорасти в моей набитой чужими сказками голове…», — пишет Александра Егорушкина. Кто скрывается за этим псевдонимом – пока секрет. Одно известно наверняка: моя собеседница закончила филологический факультет СПбГУ и до сих пор тесно связана с родным университетом. Считает, что нет литературы «детской», «взрослой» или «женской», а есть литература и макулатура. Уверена, что литературные герои живут самостоятельной жизнью, как Татьяна Ларина…

– Противный вопрос, но не могу удержаться — наверное, журналистская профдеформация сказывается. Как вы считаете, изменилось бы восприятие книжки читателями, спрос на нее, если бы она появилась до серии о Гарри Поттере?

– Ой, как я вас понимаю! У меня тоже профдеформация. А вопрос этот лучше было бы задать маркетологу, а не писателю. Именно потому, что неадекватный интерес к серии о Поттере – заслуга, с моей точки зрения, исключительно маркетологов. Что касается книжек, которые появились «до Гарри Поттера, во время и после» — о них я собираюсь написать отдельное эссе. Пока скажу только, что, на мой взгляд, и с точки зрения литературы, тот отсчет, простите, «от пришествия Гарри Поттера», который сейчас укореняют журналисты, ошибочен и вреден. Детская литература была и раньше. Приведу параллель: нельзя же считать, что до «Унесенных ветром» не было дамских романов? Были, но собственно торговой маркой книги, написанные женщинами и о женщинах, стали именно после романа Маргарет Митчелл. И это тенденция скорее печальная. Как и в случае с детской литературой. Потому что после Митчелл в одну кучу свалили и массовую литературу тридесятого ряда, и Джейн Остин, и сестер Бронте, и Анну Радклифф, и Франсуазу Саган. И в детской литературе тоже куча мала.

– В последнее время принято писать детские книжки сиквелами, сериалами. Почему так? Чтобы увеличить продажи? Или писатели, наконец, нашли способ опровергнуть постмодернистский тезис «все истории уже придуманы»?

– Минуточку, минуточку, не будем смешивать намерения авторов с планами издателей. Книги с продолжением, «серии», писались испокон веков. И не только детские и приключенческие. Возьмите хоть Бальзака. Если же говорить о детской литературе, то опять-таки: вы не помните, сколько лет тому назад вышла серия про Тарзана? А серия «Муми-тролли»? А серия Волкова про девочку Элли – «Волшебник Изумрудного города» и так далее? Давно. То-то и оно. А лучше ли продается серия – это снова вопрос к маркетологам. Хотя, наверное, действительно жалко резать курочку, несущую золотые яйца, и если уж писателю пока не удается создать торговую марку «Линдгрен», приходится создавать марку «Поттер» — чувствуете разницу? Что касается того, что все истории уже придуманы – да, конечно. И не только с точки зрения постмодернистов, но и с точки зрения дедушки Проппа. Современные сказки (и «Рони, дочь разбойника», и «Хоббит», и «Нарния», и даже «Муми-тролли») неизбежно вторичны и третичны, и это никак не соотносится ни с количеством книг в серии, ни с качеством продукции. Вторичность – правило игры, играть в которую весело и интересно. Другое дело, что если автор заводит эту игру, не обладая талантом и чувством юмора, получается ужасно, скучно – и стыдно за автора. Обойдемся без конкретных примеров, они и так у всех на слуху.

– И снова вопрос о тенденциях. Почему-то нынче востребованы книги о детях со сверхспособностями, принцах и волшебниках. Как правило, эти дети – сироты, часто их воспитывают «злые люди» (ваша книга – приятное исключение). Потом наступает момент, им открывается их истинная сущность и возможности. Что это? Удовлетворение детской мечты о всемогуществе, о которой писал еще психолог Альфред Адлер? Отголоски распада семьи, который идет в нашем обществе?

– Сиротка, которую воспитывают злые люди, как и последующее обнаружение в себе всяческих дарований, — традиционный сказочный зачин (так проще всего создать герою трудности, которые ему придется успешно преодолевать), и, наверное, к распаду семьи это прямого отношения не имеет (иначе в современной сказочной литературе было бы пруд пруди матерей-одиночек). А что до детской сверходаренности – тут я не побоюсь удариться в романтику и скажу, что сверходаренных детей чем дальше, тем больше. И дело не в мечте, а в появившемся относительно недавно обычае относиться к ребенку как к личности, а не как к скауту/пионеру в строю. Ребенок – существо благодарное и за внимание к себе в отдельности расплачивается невероятными талантами.

Истории о необычных детях были востребованы всегда – еще с тех времен, когда не существовало жанра литературной сказки. А «вспышка интереса» к детской литературе – явление скорее кажущееся; это не всплеск читательской активности, а всплеск активности рыночной, издательской. Дети интересовались сказками всегда. И продолжают интересоваться, слава Богу. Независимо от того, сколько сказок издавалось.

– Считаете ли вы свою историю о настоящей принцессе сказкой для девочек? Делятся ли вообще сказки по «гендерному» признаку?

– Нет, не считаю. Гендерный критерий – очень спорная штука. И не только применительно к детской литературе. Входишь в книжный магазин, а там шкаф, а на нем табличка «Женская проза». Такая вот резервация. А таблички «мужская», или «стариковская», или «для шатенов» — не видать. И в этом «женском» шкафу вперемешку книги авторов самого разного уровня – и подлинные шедевры, и однодневки-ширпотреб. Наверно, так удобнее издателям. И продавцам. Мне кажется (и тут я не одинока), что литература, по большому счету, бывает не женская и не мужская, не детская и взрослая, а просто – литература и макулатура. Возможно, со временем макулатура и будет представлять интерес для литературоведа – ведь пишут же сейчас диссертации по бульварным романам рубежа веков, по Вербицкой и Амфитеатрову, но тем ее значение и исчерпывается.

Что касается детских книг… Вот скажите: «Пеппи Длинныйчулок» — это сказка для девочек? А «Мио, мой Мио» – для мальчиков? А куда отнести «Снежную королеву»? А «Хоббита»? А «Знаменитого утенка Тима»? А «Тима Талера, или Проданный смех»? Правда, если обратиться к истории литературы, то раньше сказки по гендерному принципу, пожалуй, все-таки делились – но это была заказная сиропная литература такого уровня и рода, над которой еще Саша Черный и Тэффи посмеивались. И правильно делали.

– Почему герои вашей сказки, победив зло, все-таки вернулись в Петербург из сказочного королевства Радинглен? Допустим, Лизе надо закончить школу… Но ведь когда она вырастет, она все равно приступит к обязанностям принцессы сказочного замка... Могут ли ей пригодиться знания о нашем сопредельном мире? О его географии и истории… Разве это не то же самое, как если бы мы начали изучать в школе хроники трех эпох Средиземья или Амбера?

— С тем же успехом мы с вами можем задаться вопросом «Что бы было, если бы Татьяна вышла замуж за Онегина?», к которому питают необъяснимое пристрастие школьные учительницы литературы. А Пушкин, между прочим, давно на него ответил: «Какую штуку удрала со мной Татьяна – замуж выскочила!» Мои герои зажили своей жизнью и сами выбирают, как им поступать. Но, что касается «сказочного замка», я их понимаю: все время жить в Радинглене не так-то весело, но и оставаться навсегда в Питере, зная, что на свете есть Радинглен – по меньшей мере странно. Все же уточним: принцессы обычно правят не «сказочным замком», а государством. И дело это серьезное, вы правы. Повторюсь, строить гипотезы о том, что предпримут герои, – занятие бесперспективное. И что будет, когда Лиза вырастет, не знает никто, в том числе автор. Возможно, быть ей радингленской королевой, возможно, нет. А хорошее образование еще никому не вредило.

– В американских школах пытаются исключить из программы сказку о Золушке и еще целый ряд старинных европейских сказок. За несоответствие духу эпохи. Потому что пассивная, забитая Золушка на самом деле не может одолеть злую мачеху. Детям, дескать, нужны новые герои, которые своим примером научат уверенности в себе, зубастой улыбке и активной жизненной позиции… Неужели мир перевернулся, и американские педагоги правы?

– Пассивная забитая Психея довольно давно и вполне успешно одолела свою свекровь – вашу тезку (Венеру – Прим. ред.). А уверенность в себе и прочие качества очень даже свойственны и Ивану-царевичу, и Василисе Премудрой, и особенно Емеле, то есть как раз СТАРЫМ героям. Представляется, что рефлексией всякого рода герои сказок вообще стали страдать относительно недавно – чуть ли не со времен Фродо Бэггинса. Ничего не могу сказать про американских педагогов. А о переворачивании мира вообще беспокоиться не стоит – с ним это происходит постоянно и очень давно.

– Максим Мошков, основатель крупнейшей Интернет-библиотеки, считает, что бумажной книге осталось «жить» от 7 до 20 лет. До того момента, как появятся общедоступные качественные мониторы, с которых можно читать подолгу и не губить глаза. Как вы относитесь к таким пророчествам? Технологии могут изменить литературу не только по форме, но и, например, по стилю?

– Пустое. Не тревожьтесь. Максим Мошков считает так, а вот Умберто Эко обратного мнения, и это очень, очень успокаивает. Не так давно дискуссию на эту тему предложило радио «Свобода». Помнится, пришли ее участники к отрицательному выводу – нет, бумажной книге особенно ничего не грозит. Как и музеям, и симфоническим концертам. Да и не только в этом дело – давайте сначала подождем, когда появятся мониторы, с которыми можно будет лечь на диванчик с бутербродиком и полистать с шелестом странички…

Что до изменения литературы – наверное, да, технология ее меняет. Довольно много говорилось о том, что происходит со стилем при переходе от гусиного пера, которое надо часто макать в чернильницу и вообще очинять, к карандашу, шариковой ручке, компьютеру и так далее. Замечено, например, что авторы восьмисотстраничных фэнтези, которые пишут в основном сразу в компьютер, тяготеют к длинным предложениям. Поэтому на восемьсот страниц и набегает. А потом редактор в обмороке лежит. А вот, например, прежде чем высечь что-нибудь на камне, тридцать раз содержание обдумаешь и постараешься высказаться покороче. И редактор не нужен. Но не повод же это останавливать прогресс.

– Кто из современных писателей вам особенно нравится, духовно близок?

– А по какому принципу будем делить писателей на современных и не очень? Покойные и здравствующие? Хорошо, ограничусь ныне здравствующими. Пожалуйста – Людмила Улицкая. Диана Уинн Джонс. Павел Крусанов. Терри Пратчетт. Саша Соколов. Умберто Эко. Леонид Гиршович. Вот. Все мне очень духовно близки. Возможно, сами они об этом не знают. Не все, по крайней мере. Но это ненадолго…

– Перед Новым годом я наблюдала толпы народу в книжных магазинах… Может быть, это субъективное наблюдение, или действительно возвращается всенародный интерес к книге? А может быть, он и не пропадал никуда?

– А вот и ответ на вопрос об участи бумажной книги!

— Насколько востребованы сегодня издателем детские книжки? Как издатель оценивает их? Если во взрослой литературе критерии более или менее понятны: экшен, риск, насилие, секс… Есть компоненты, по которым определяется, какую «кассу» соберет книга. А каковы критерии для сказки?

— Счастливый вы человек, одни махом решили вековые проблемы – вам понятны критерии «востребованности» во взрослой литературе. Боюсь, вы опять в который раз смешиваете сферу компетенции издателя и литератора. Востребованность, кассовость – меня этому не учили, я буковки в слова составляю, да так, чтобы самой нравилось. Есть книги, которые через год канут в Лету и есть книги, которые будут читать всегда. Не детские и взрослые, не мужские и женские – просто Настоящие Книги. Точка.

– Профессор Пропп очень давно доказал, что число сказочных сюжетов весьма ограничено. Значит ли это, что современный сказочник обречен «играть в бисер»? Зачем тогда вообще писать сказки?

– Те, кто задается вопросом «зачем писать сказки», их не пишут. Пишут же те, кто не может этого не делать. Оглядываясь на предшественников или нет – это уже другой вопрос, вопрос выбора, или, если хотите, профессиональной техники. Михаил Успенский в трилогии о Жихаре очень удачно, на мой взгляд, уподобил сказочный сюжет человеческому скелету: скелеты у всех более или менее одинаковые, а какое разнообразие обликов и характеров! От себя добавлю, что бесспорное однообразие скелетов почему-то не отвращает человечество от идеи деторождения. Поэтому писать сказки надо хотя бы затем, чтобы их читали, и чтобы читать их было интересно. И старые сборники тоже надо переиздавать с красивыми картинками – с той же целью.

– Чем авторская сказка отличается от народной? Можно ли их сравнивать?

– Авторская сказка отличается от народной и произвольностью формы, и индивидуальностью содержания – не столько сюжета, сколько, скажем, точки зрения на него, и этической наполненностью материала. Авторская сказка потенциально свободнее и раскованнее – это тот же скелет, который не только пахать умеет, но и в балетную школу ходил. Диапазон движений у него другой.

– А могут ли современные сказки быть вредны для формирующегося мировоззрения ребенка? Пытаются же приписать Золушке «вредность» в контексте новой системы ценностей. Должен ли писатель в минуты вдохновения задумываться о таких вещах, как «соответствие запросам современности»?

– Конечно, могут, и Золушка тут ни при чем, как и смена ценностей и «соответствие запросам современности». Сказка выставляет в голове у ребенка морально-этические «вешки», и поэтому ее создатель должен очень внимательно относиться к тем неявным посланиям, которые он доносит до читателя своим текстом. Говоря упрощенно, если кому-то удается сочинить (а кому-то другому – «раскрутить») увлекательную и талантливую сказку, в которой все прекрасно, только вот все как один герои-взрослые – негодяи и предатели (или, например, добренькие клинические идиоты, из-за глупости которых героев-детей постигают неисчислимые бедствия), то потом нечего удивляться странному отношению детишек к родителям и учителям. Такие сказки уже есть, дети их взахлеб читают, взрослые пишут на них хвалебные отзывы в престижных журналах, а я сижу в уголку и изумляюсь. Именно об этом писатель и должен, на мой взгляд, задумываться в минуты вдохновения и во все остальные минуты.  

Вопросы задавала Венера Галеева

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков