№ 1 (3690), 25 января 2005 года
главная | оглавление | <... | ...>

Потомки во всем разберутся

Несостоявшееся интервью

Время Кустурицы

Собственно, их было трое. Музыканты из No Smoking Orchestra (“Оркестр некурящих”, так, наверно, будет по-русски) Деян Каравало, Ненад Янкович и Эмир Кустурица воскресным декабрьским днем встречались с городскими журналистами в прямом эфире на телеканале СТО.

Приехали они из Москвы в субботу вечером, уезжали туда же, к самолету на Белград, в воскресенье после концерта. Долгого разговора, который мы загодя уже вели с мастером в мечтах своих, разговора задушевного, с детскими воспоминаниями знаменитого режиссера, осмыслением творческого пути, припоминанием общих белградских знакомых, не вышло. Не было времени. А если честно признаться, вряд ли подобный разговор и состоялся бы. Режиссер Кустурица неохотно дает комментарии к своим фильмам, не склонен делиться творческими планами. Перед нами вообще сидел и отвечал на вопросы музыкант Кустурица, на вопросы о кинематографе он давал ответы общие и краткие, на темы, связанные с музыкой, говорил немного подробнее. Он не тянул одеяло на себя, он был в компании друзей юности, с которыми начал играть в оркестре чуть ли не раньше, чем снимать киноленты.

Эмир Кустурица

В компании друзей всегда хорошо и удобно. Тем более если это музыканты, если вы даете концерты, неважно, в своем родном городе или по всему миру, если вы принципиально играете музыку, от которой слушатели должны испытывать моменты счастья, хотя бы на время, пока музыка длится. Отдача происходит сразу. Это в некотором роде лучше, чем авторский кинематограф. В кино, чем оно честнее и талантливее делается, вы можете нажить врагов, а многоумные современные кинокритики умеют бить больно. В наше недоброе время решающим (не произносимым вслух) стал вопрос «Против кого дружите, девочки и мальчики?» И когда вы говорите «никто не виноват», или «все виновны, а человек всего лишь человек», или «давайте жить дружно и, распри позабыв, в единую семью соединимся» и тому подобные романтические нелепости – у вас нет шансов не нажить врагов.

Во время недавней жестокой войны на Балканах Эмира Кустурицу пытались вовлечь в идейную борьбу. Кто и против кого – догадаться нетрудно. Он отвечал на это: «Гибнущих сербских детей мне жаль ничуть не меньше, чем мусульманских». То, что на наш взгляд звучит естественно, в наши дни не проходит, особенно там, где религиозный выбор когда-то становился главным этноопределяющим фактором, а сегодня даже может означать и политическую ориентацию.

Печальна жизнь художника, одиночество — его удел. Современники интересуются творческими планами, спрашивают, почему он играет на музыкальном инструменте, чем он займется после, как он относится к женщинам и как женщины относятся к нему. Потомки во всем разберутся, но не могут поддержать его в трудную минуту.

Мастер выглядел усталым. Может быть, сказалось напряжение последних дней, переезды, перелеты, концерты, может быть, напряжение последних лет.

Вопросы, ответы. Вопросы.

Мы общались почему-то через английский язык. Можно и так, конечно. Английский не хуже других, переводчик работал профессионально. Но, думалось нам, законы гостеприимства да и просто человеческая корректность должны были подсказать устроителям гастролей, как сделать так, чтобы уставшим гостям предоставить возможность говорить (и, главное, думать) на родном языке. И в Москве, и в Петербурге переводчиков со славянских языков более чем достаточно. Не на острове Святой Елены живем. Но, откровенно говоря, ворчим мы и по иному поводу, по другой причине. Необходимое редактирование наспех записанного спонтанного перевода, выравнивание шероховатостей и неизбежных ошибок может привести к некоторым несовпадениям текстов, нашего и опубликованных в других изданиях. Уверяем вас, что мы кое-что выпустили, но ничего не добавили от себя. Кроме необходимых комментариев, разумеется. Вопросы задавались разными журналистами; наверно, нет нужды их называть. Отвечал Эмир Кустурица. Иногда к нему присоединялись и вступали в разговор его коллеги, и мы в этих случаях их назовем.

ВОПРОС. Ваши фильмы превосходны. Но у нас мало информации о вашей стране. Какова ситуация? Сколько фильмов выходит в год, кто дает деньги? У вас шла кровавая война. Что там происходит сейчас?

ОТВЕТ. Да, в Югославии лилась кровь, мои фильмы связаны с этим. А сейчас там идут процессы, которые идут повсеместно, и этим страна не отличается от других маленьких стран. Она меняется. Несколько крупных мировых корпораций меняют лик земли. Одно историческое время, время, когда страны были суверенными, и у народов, их населяющих, была своя судьба, сменилось временем, когда в учет принимаются регионы. Это другая историческая концепция. Так происходит везде. Не знаю, как в России, будет ли Россия сопротивляться, но маленькие славянские страны становятся одним экономическим регионом, где от культуры, включая и мои фильмы, до гамбургеров — все одно и то же. Если вы хотите выращивать хорошие помидоры, вы не можете их вырастить много, существующая тенденция диктует производить их в огромном количестве. И потреблять, потреблять. Такому обществу не нужны персонажи, которые задаются вопросами. В обществе потребления вопросов не задают. Как при коммунизме. Это оборотная сторона той же медали. Считается, что суперсовременный автомобиль, новый холодильник и плазменный телевизор могут улучшить вашу жизнь, а это дерьмо собачье.

ВОПРОС. Что вы можете сказать о последних украинских событиях?

ОТВЕТ. Для меня это сложно. Я не смотрю телевизор, не читаю газеты, я живу в своей деревне, где подвергаю сомнению процесс демократизации во всем мире. Я последний человек, который будет отказываться от лучшей жизни. Сократ придумал демократию и стал ее жертвой. Я не знаю, что будет на Украине. В мире происходит одновременно много разных событий, и я уже не понимаю, что здесь вымысел, а что реальность. Телевидение предоставляет гораздо более сильную и более дикую версию реальности. Я потому и перестал его смотреть.

ВОПРОС. Недавно в городе появился в продаже диск «Гайдамаки» с украинскими песнями антирусской направленности, выпущенный под именем вашей группы…

ОТВЕТ. Нет, нет, это не мы. Мы вообще не против. Мы – за.

ВОПРОС. Кто вы, белградцы или сараевцы, сербы или боснийцы, югославы или балканцы? Кто вы по своему самосознанию? И есть ли надежда, что народы бывшей Югославии будут жить когда-нибудь если не в братстве и единстве, то хотя бы не повернувшись друг к другу спиной?

ОТВЕТ. Философский вопрос. То есть кто я, кто мы? Я индивидуум, стремящийся получить как можно больше автономии и независимости, и в то же время я стремлюсь не утратить связи со своим народом. Я серб, часть сербского народа. Я себя идентифицирую по культурному признаку и генетически. Несколько столетий назад часть нашего народа приняла ислам, а часть осталась православной. В ХХ веке в сербской культуре появились Андрич, нобелевский лауреат по литературе, Селимович, Црнянский и многие другие. Сербия приобретала все то, что было необходимо для вступления в клуб цивилизованных народов… К сожалению, этот народ раскидан по всей территории бывшей Югославии (сто лет назад сказали бы: к счастью). Мне неприятно, что на большинстве телеканалов в других странах сегодня много говорят об убийстве короля Александра Обреновича в начале ХХ века, дескать, в этом были замешаны российские спецслужбы, и Югославия – панславянская придумка. Не буду копаться в истории, но жизнь в бывшей Югославии была лучше, чем сейчас…

НЕНАД ЯНКОВИЧ: Я боснийский серб. Три поколения нашей семьи жили в одной квартире в Сараево. Но жили они в трех государствах. Бабушка родилась в Австро-Венгрии, потом жила в Королевстве Югославии, а умерла в Югославии социалистической. Мама родилась в королевстве и жила в титовской Югославии, я и родился, и жил в титовском государстве. И все мы продолжали жить в одном доме. Это я отвечаю на вопрос «кто мы и куда идем»…

ВОПРОС. Телефонный справочник Белграда дает сведения о четырех людях с фамилией Кустурица. Один из них – Эмир. Скажите, где вы работаете и где живете, где ваш дом?

ОТВЕТ. У меня есть дом в Белграде, но живу я в своем городке, который построил для последнего фильма. Я собирал старые дома по стране. У меня там есть кинотеатр, церковь, музей. Сейчас я строю спортивный центр. Это похоже на средневековый город, его окружает стена. Он отличается от других городов тем, что обычно горожане выбирают мэра, а я так сам выбираю себе горожан.

ВОПРОС. И сколько у вас населения?

ОТВЕТ. Три человека.

ВОПРОС. С вашими фильмами в мире возник интерес с балканской музыке. Планируете ли вы снова сотрудничать с композитором Бреговичем?

ОТВЕТ. Не думаю, что я буду работать с Бреговичем. Они (показывает на Деяна и Ненада) считают, что они гораздо лучше.

ДЕЯН И НЕНАД. Нет, нет!

ЭМИР. Отношения возникают, длятся, потом исчерпываются. Позже могут возникать новые отношения, но это не мой случай. Я двадцать пять лет знаком с этими парнями, десять лет с Бреговичем. Он очень умело использует народную музыку, но если ты подписываешься под этим — это вопрос вкуса. Я не считаю, что это правильно. Прекрасно, что балканская музыка распространилась в мире. Это сделано Бреговичем, но не как композитором. Потом он вел себя так, как будто фильмов и не было.

ВОПРОС. Много ли вы общаетесь с людьми? Кто рассказал вам последнюю историю, изложенную в фильме «Жизнь как чудо»?

ОТВЕТ. Мне рассказал ее в Тулузе боснийский серб, беженец. Это самая потрясающая история войны, в ней есть все элементы человеческого страдания и ни грана идеологии. Во всем мире создалось впечатление, что сербы — худшие люди на свете. Сейчас было легче снять эту картину, чем раньше, когда пропаганда работала круглые сутки. Я постарался поместить конфликт посредине, не становиться ни на одну из сторон. Но сегодня само определение политической корректности становится зыбким и опасным. Существует нечто, как в коммунистические времена, вы даже не знаете точно, что это такое, но оно есть, некая самоцензура. Вам приходится выбирать, что можно сказать, как надо сказать… Эта картина для многих людей неприемлема: ракурс, выбранный в фильме, не тот, который они хотели бы увидеть, он не соответствует их идеологии.

ВОПРОС. Вам когда-нибудь угрожали?

ОТВЕТ. Нет.

ВОПРОС. Ваша музыка, турне с музыкальной группой – это что, бегство от кинематографического одиночества или что-то другое? Вы несете некий месидж или что-то разъясняете? Для чего вы это делаете?

ОТВЕТ. Я не бегу ни от чего, я ничего не делаю такого, что могло бы навести на мысль, будто я хочу убежать от кино. У меня много энергии, и мне всегда приятно принять участие в проектах, которые помогают поменять что-то в жизни людей. Я полагаю, что музыка делает людей счастливыми и создает моменты катарсиса. Так же как и мои фильмы.

ВОПРОС. Скажите о нынешней региональной политике, о взаимоотношениях между югославами.

ОТВЕТ. Я могу сказать про себя. Я не спорю ни с кем. Но если вы не поете некоторые песни, то вы для кого-то становитесь врагом. Я обзавелся врагами. Если просто ваших мыслей достаточно, чтобы породить в ком-то ненависть, это характеризует ситуацию как тяжелую. В такой ситуации очень легко дестабилизировать весь регион. Что успешно и производилось время от времени, от Римской империи до сегодняшнего дня.

ВОПРОС. Вы боитесь чего-нибудь.

ОТВЕТ. (Помолчав). Да. Смерти.

ВОПРОС. Кем вы хотели быть в детстве, и что вам советовали родители?

ОТВЕТ. В детстве я хотел быть дворником, так рассказывала мама. Улицы мести. Я родился и вырос в Сараево, не очень чистом городе. Наверно, так сказалась тяга к совершенству. В школе я не был отличником. Когда я ее закончил, родители, посоветовавшись, отвели меня к другу отца. Он был известным режиссером, снимал фильмы про партизан. Хорошие фильмы. Я у него немного играл. А потом понял, что кино позволяет синтезировать разные идеи, предоставляет разные способы выражения. И уехал учиться кинематографии в Прагу. В чешской культуре живы очень давние гуманистические традиции. У чехов есть поговорка «Человек хочет быть титаном, а он говно».

ВОПРОС. Вы чувствуете себя в андеграунде?

ОТВЕТ. Да. Главный герой «Записок из подполья» Достоевского задает себе вопрос: какой выход существует для человечества? И отвечает: извращение. Технологический мир ведет к извращению. Бомбардировки Белграда – извращение.

ВОПРОС. И все же накал интеллектуальной жизни на Балканах высок…

ОТВЕТ. Сегодня никакой лауреат Нобелевской премии не может помешать планам корпораций, они перекраивают карту мира не по культурным признакам, а пользуясь критериями общества потребления. Они не рассматривают Румынию или Сербию как культурные феномены, им нужны страны, где бы люди по воскресеньям ходили по магазинам, как в XIX веке – в церковь. Делали шопинг дружною семьею. Такие аргументы, как хорошие фильмы, хорошие книги — в маленьких странах недостаточно сильны, чтобы защитить нас, оградить от того, что хотят сотворить с нами крупные корпорации.

ВОПРОС. Вам понравился наш город?

ОТВЕТ. Петербург и Париж — два самых красивых города в мире. Но у нас нет времени погулять по нему. Сейчас мы идем в Музей Достоевского, а вечером будет концерт.

Примечания. Судьба мастера.

Отвечая на наши вопросы, Эмир упомянул несколько имен. Он сказал о трех самых крупных сербских прозаиках ХХ века: Иво Андриче, Меше Селимовиче и Милоше Црнянском. В советские времена как-то не принято было говорить о том, что Андрич был католиком, Црнянский, проживший почти всю жизнь в эмиграции и вернувшийся на родину перед смертью, — православным, а Селимович мусульманином. Мусульмане в Югославии – название народа, если оно пишется с большой буквы, и означает боснийцев, принявших ислам во времена турецкого господства. Так они сами себя этнически определяют. И мы бы не писали об этих тонкостях, если бы Селимович не называл себя сербским писателем, вызывая нарекания правоверных земляков.

В нобелевской лекции Иво Андрич говорил, что зерно литературы – то, о чем рассказывалось еще первобытными охотниками у костров. Судьба человека.

О судьбе сербского народа можно говорить, наверно, лишь с нескольких точек зрения одновременно. Он рассеян и разделен несколькими религиями. Разорван, говорят патриоты с обоих берегов Дрины. Существует в нескольких ипостасях, хочется сказать нам. Как и всякий народ, как и всякий человек в современном мире. Мир стремится стать единым, и кто-то хочет его единообразия. «Братство и единство» был лозунг социалистической Югославии. Наверно, в какой-то мере утопичный, если не помнить о том, что мы произносим «братья», а не «близнецы». Мы одинаковые и разные.

Кустурица назвал еще одно имя, Александра Обреновича. В XIX-XX веках в Сербии сменяли одна другую две династии, Обреновичи и Карагеоргиевичи. Не вдаваясь в тонкости давней политики, скажем, что Обреновичи тяготели к Западной Европе, Карагеоргиевичи были русофилами. Наша тогдашняя российская власть их больше любила. После убийства Александра Обреновича в скором времени начались балканские войны, переросшие в Первую мировую войну, и Российская империя прекратила свое существование. А вообще-то Карагеоргиевичи были незаурядные люди. И Петр, совершенно эпическая фигура в начале ХХ века. И вполне достойная личность Александр, создатель Королевства сербов, хорватов и словенцев (первоначальное название Югославии). Погиб он так же, как его тезка Обренович, от руки убийцы, уже в тридцатые годы.

Мастер меняется, чтобы остаться самим собою. В последнем его фильме «Жизнь как чудо» почти не осталось юмора, иррациональное веселье уступает место трагедии. Да и музыка там звучит как будто такая же, но другая.  

Александр Шумилов
Фото Федора Шумилова

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков