№ 1 (3690), 25 января 2005 года
главная | оглавление | <... | ...>

Остановка

Земной удел Божьей матери

Вот-вот должно было взойти солнце. Маленький приморский городок все еще крепко спал, убаюканный мерным плеском южных волн. Предрассветную тишину нарушали лишь редкие голоса перешептывавшихся у старого здания таможни людей.

Граница

На пустых улицах таяли последние клочья тумана. Я подходил ближе. «Нет, не греки», — было видно, что эти люди издалека. У ворот таможни стояли объемные рюкзаки, лежали развернутые карты.

На Афон можно попасть, лишь «пройдя по воде».

Люди незаметно переглядывались, изучая вновь прибывших. Очень разные, изрезанные морщинами и молодые лица, на которых застыло то странное выражение растерянности и твердой решимости, которое выдает человека, готовящегося пойти на серьезные перемены в жизни. Одни из них тихо сидели на ступеньках покосившегося здания, погруженные в себя, другие задумчиво бродили по пляжу, глядя на широко раскинувшееся перед ними море. Все в этот момент были и не были здесь, все чего-то ждали. Над крышей таможни развевался черно-желтый флаг с двуглавым орлом, наследником Византийской империи.

Местечко Уранополис приютилось на самой границе афонских владений. Здесь был тупик, конец одного и начало другого мира. Дороги посуху дальше не было. Для того чтобы попасть на паром к Святой горе, вот уже многие годы люди вот так, рано утром, приезжали в городок и ждали открытия таможни. По бережно хранимому византийскому обычаю, ступить на афонскую землю можно только с особой подорожной, получить которую иностранцу очень непросто.

Оформление пропуска на Афон становится последним испытанием для паломников. Рассчитывать на успех можно, лишь заручившись рекомендательным письмом греческого консула в своей стране и получив разрешение в министерстве иностранных дел в Афинах или же в министерстве Македонии и Фракии в Салониках. МИД в столице Греции выдает четыре разрешения в день, а министерство в Салониках — десять, поэтому точную дату посещения определить очень сложно. Да и задержаться на Афоне дольше четырех дней такая бумага не позволит: даже по договоренности с монастырем продлить визит можно лишь еще на два дня. Несмотря на это поток желающих хотя бы ненадолго посетить афонскую землю не иссякает.

— Я двадцать лет готовился к этому путешествию, — рассказывал крепкий пожилой канадец. — Каждый раз, когда чемоданы бывали уже собраны, что-нибудь случалось. Словно кто-то давал мне понять: «Не время, ты еще не готов». Между тем мне становилось все хуже. Я не знал, в чем дело, как будто какая-то странная тоска подтачивала мои силы. Однажды утром я проснулся и… решил все бросить. Я бежал из большого города, оставил успешный компьютерный бизнес и решил основать школу в провинциальном местечке — преподавать детям историю и культуру. Я сбежал! От цивилизации, денег, всех этих технологий, теперь уже подменяющих человеку ум, тело и дух. Бежал в никуда, не зная, что мне делать со своей жизнью и этой задумкой со школой. В этот момент меня пригласили на Афон — успокоиться, подумать и принять решение. Я снова собрал чемоданы и вот, сам в то не веря, стою здесь, в Уранополисе, у самых границ Святой Горы.

Остров

Вот уже более десяти веков Афон остается независимой монашеской республикой, наподобие Ватикана в Риме. Духовное сердце православного мира, Афон представляет собой гористый полуостров в северо-восточной Греции. Это восточный выступ полуострова Халкидики, на восемьдесят километров выдающийся в воды Эгейского моря. Сама гора, давшая название этой земле, на 2033 метра возвышается над морем в юго-восточной оконечности полуострова.

Балконы Иверонского монастыря обращены на восток — к восходящему солнцу.

Тысячу лет сюда заказана дорога для женщин. Единственная женщина на Афоне — Пресвятая Дева, которая покровительствует святогорцам. По легенде, корабль, на котором Богородица направлялась на Кипр к священнику Лазарю, прибило бурей к Афонской горе. Пресвятая Дева благословила вышедших встретить ее и сказала: «Да пребудет благодать Божия на месте сем и на живущих здесь… Все нужное для земной жизни будут иметь они в изобилии и малым трудом, уготована им будет небесная жизнь, и не оскудеет к ним милость Сына Моего до скончания века. Сему месту буду заступница и теплая у нем ходатица у Бога». Было это около 44 года после Р.Х.

Неизвестно, когда здесь началась монашеская жизнь, но уже ко времени Константина Великого (ок.288?— 337) предание относит появление первого храма и обители в Кареи — нынешней столице Афона. В царствие Константина Паганата (668—685) афонская земля была отдана во владение инокам, а второе свое название, «Святая Гора», Афон получил уставом византийского императора Константина Мономаха (1042—1054). Вскоре здесь появились и православные славяне-иноки: русские, болгары, сербы.

В 956 году на Афон пришел Святой Афанасий. С его именем связывают расцвет и укрепление местной иноческой жизни. Основанный святым монастырь (Большая Лавра — Мегистис Лаврас) до сих пор считается главной обителью афонской горы.

Во времена крестовых походов Афон подвергся гонениям и разорению со стороны римского папства, а также насильственному насаждению унии. В 1453 году с падением Константинополя и крушением Византии Святая Гора оказалась под турецким владычеством. Однако обязанный платить подушную подать, Афон сохранил за собой свободу православной веры и самоуправление.

Свято-Пантелеймоновский монастырь уже несколько веков остается главной русской пристанью на Афоне.

Мирный период начался для Афона лишь почти четыре века спустя: в 1830 году Греция сбросила турецкое иго и провозгласила независимость. Однако и после этого, во времена кровопролитной Гражданской и мировых войн, Афон не раз становился последним прибежищем для тех, кого вытеснял большой мир. От начала иноческой жизни и вплоть до наших дней убежища, спокойствия или духовного спасения на Афоне искали императоры, самые крупные ученые, писатели и духовные лица своего времени.

От Дафни до Кареи

Паром приближался к берегу. Пассажиры собрались на его носу, напряженно вглядываясь в приближавшиеся очертания главной гавани Афона — Дафни. Для многих это был первый визит на Святую Гору, которую до того они много раз видели во сне, рисовали по книжным описаням и рассказам других паломников.

На берегу нас встречала большая толпа. Торговцы сновали из открытых лавок к пирсу и обратно, несколько монахов разговаривали по сотовым телефонам, люди толкались, стоял невообразимый шум. Тут же у причала было припарковано несколько хороших джипов и два больших современных автобуса. Я был растерян: Афон я себе представлял несколько иначе. Смутное чувство разочарования охватило меня. Неужели мир и вправду стал настолько однородным, что даже в таком «историко-культурном заповеднике», как Афон, никто не удивится, увидев напротив древнего собора «Макдональдс»?

Наваждение рассеялось всего через несколько минут. Оказалось, что толпа на портовой площади в Дафни ждала нашего парома, чтобы тут же отправиться обратно в Уранополис. Через пятнадцать минут городок был пуст: картина, которая в течение следующих двух недель будет постоянно поражать меня. Застыв от удивления, я едва не опоздал на стоявший у обочины автобус. Зашуршал гравий, и Дафни остался позади — до следующего полудня совершенно безлюдный, с фантастическим видом на укутавшуюся в облака Святую Гору.

…Через час я стоял на главной площади афонской столицы — Кареи. Еще один «город-призрак». Центральная улочка, с вытянувшимися по бокам лавками, кафе, почтой и банком, Собор Успения Богородицы, по преданию, построенный самим Константином Великим, здание Протата, где заседает совет из двадцати представителей афонских монастырей — и ни одного человека! Совершенно никого! Даже в лавочках: на прилавках выставлен товар, указана цена, а продавца нет. Лишь позвонив в маленький колокольчик, можно, наконец, увидеть человеческое лицо. Вместе с тем, утопавшая в цветах Карея поражала своей ухоженностью и аккуратностью. Совсем не верилось, что это едва ли не единственный город в мире, населенный одними мужчинами.

Настоятель Свято-Андреевского скита отец Ефрем.

Я шагал по отличной асфальтовой дороге, строительство которой активно продолжалось. Европейский Союз и благотворительные организации щедро оплачивают реставраторскую и строительную деятельность на Афоне. Однако сами монахи, как я потом узнал, боятся вторжения извне: мол, сначала построят дороги, потом скажут: «Вам так досаждают паломники, давайте мы выстроим для них отдельные гостиницы. А вы дальше сможете заниматься духовными упражнениями!» Ну а потом, когда будут хорошие дороги и гостиницы, Афон откроют для туристов. И, наверняка, для женщин. Не зря уже столько лет добиваются этого европейские феминистки!

Мой путь лежал в Свято-Андреевский скит, некогда бывший русским, а теперь восстанавливаемый греческим монашеством. Скит возник из уединенной келии во имя преподобного Антония Великого, устроенной в XVII веке на землях Ватопедского монастыря. Основателем ее был святейший патриарх Вселенский Афанасий Патегарий, прибывший на Афон на покой. В тридцатые годы XIX века русские иноки Виссарион и Варсанофий купили у Ватопедского монастыря эту землю. Торжественное открытие обновленного скита состоялось 22 октября 1849 года. С этого времени в истории Свято-Андреевского скита начинается лучшее время: он отстраивается и расширяется, сюда прибывают все новые и новые русские монахи. За внушительные размеры и красоту греки до сих пор называют скит дворцом.

Все изменилось после 1917 года. Приток русских монахов прекратился, поддерживать скит материально оказалось некому: здания постепенно разрушались. В 1958 году страшный пожар уничтожил все западное крыло скита, в котором размещалась уникальная библиотека: сгорело двадцать тысяч книг и рукописей, унникальный архив скита. В 1972 году умер последний монах русской общины — отец Сампсон, и на двадцать лет скит опустел. В начале девяностых годов сюда начали приходить греческие иноки, а в 2001 году небольшую общину возглавил новый греческий игумен — отец Ефрем.

Вернуть эту обитель русскому монашеству уже не удастся. Но, по крайней мере, погибнуть ей не дадут.

Пустынь у моря

Необычное это было место… Русский собор, русские корпуса. Сгоревшее здание библиотеки сильно накренилось набок и черным пятном выделялось на фоне отреставрированного жилого крыла, напоминая, что время идет. Блуждая по полуразрушенным кельям, часто я натыкался на обрывки газет начала века, театральные афиши, новости с полей Первой мировой войны. Но в коридорах теперь слышалась греческая речь.

Все две недели моего пребывания здесь было тихо. Жизнь шла размеренно, ничего особенного вроде бы не происходило. С моря набегали тучи, пару раз случались грозы, а по вечерам за Афон садилось солнце. За морем наблюдать было удобнее с балкона, размеренно покачиваясь на старом стуле, а любоваться заходом солнца — из небольшого садика, сидя на длинной скамейке под кипарисами.

Хозяйка Афонской горы

Время от времени в скит приходили и уходили люди. Паломники, странники, монахи. Каждый что-то рассказывал, оставлял здесь. Люди тянулись сюда из самых разных мест, говорили о своих странах – создавалось ощущение, что сюда они бегут от невыносимого единообразия, которое принимает жизнь во всех уголках мира. Бежали, чтобы почувствовать особенный ритм и дыхание жизни здесь, на Афоне.

По выходным в скит приезжало много греков. Отцы привозили сыновей, сыновья — отцов. По вечерам все сидели под кипарисами и смотрели на звезды.

— Мы ушли от мира, превратили полуостров в остров, — рассказывал настоятель скита отец Ефрем. – Но все равно, люди нас не забывают, мы живем милостью мира. Кто-то привозит нам масло, кто-то хлеб. Мы никогда не знаем, как так получается. Чем мы можем отблагодарить людей? Немногим. Конечно, мы молимся за всех живущих на земле. Но ведь в жизни каждого человека бывают такие периоды, когда ему нужно на время прервать судорожный бег, разомкнуть кольцо житейских забот. Живя в миру, человек вынужден постоянно работать, для того чтобы иметь хлеб и кров. На духовные размышления при такой жизни времени часто не остается. То немногое, что мы можем сделать, — предоставить человеку убежище, помочь сделать временную остановку. Поэтому здесь никто не заставляет паломников работать. Только если они сами просят, и то работы мы им даем немного. Если жизнь в монастыре будет устроена в точности, как и в миру, смысла приезжать сюда не будет. А так — кто-то остается жить и молиться с нами на несколько дней, кто-то на неделю, кто-то на полгода.

Сами монахи тоже работают немного, от каждого по возможности: на Афоне считают, что монах не должен концентрироваться на физическом труде, его стезя – духовное спасение, установление личных отношений с Богом. Афониты – мистики. Они любят ночь, тишину и звезды.

Однажды, когда мы стояли у закрытых после заката ворот монастыря, к нам подошел молодой послушник-итальянец. Он пришел по делам из другого скита и сейчас отдыхал перед долгой дорогой. На Афоне не принято спрашивать, откуда человек. Ответ будет один: «Я святогорец». Постояв рядом и поглядев на звезды, молодой человек тихо сказал:

— Здесь самое прекрасное место на земле. Я живу внизу, часах в шести отсюда, в небольшой келии вместе с моим духовным отцом. Он пишет иконы. Я учусь. Иногда по ночам я выхожу к морю и вглядываюсь в него: оно бездонно, и там столько звезд! Во всем мире существует только Бог, море и я. Ничего больше, все остальное – тишина... Нужно только создать такую же тишину внутри себя, и тогда можно будет услышать, как Бог разговаривает с морем. Нужно освободить в себе место. Для тишины и Святого Духа. Поэтому я очень стараюсь! Ведь мы приходим сюда не для того, чтобы обрести что-то. У многих из нас все было в миру. Нет, мы все что-то раздаем: в полный бокал ведь ничего не нальешь! Так? Вершина

Под ногами плыли облака. Предыдущие часов пять мы карабкались в гору и теперь стояли на самой вершине Афона у небольшого храма Преображения, всматриваясь в голубую дымку — туда, где когда-то очень давно в Уранополисе началось наше путешествие.

Далеко внизу по земле поплыл колокольный звон. Под нами петляли дорожки, бежавшие с горы на гору, крошечные келии белели далеко внизу у моря. Где-то там, на востоке — когда-то был Константинополь, теперь Стамбул, на западе — Афины. Говорят, в хорошую погоду отсюда многое можно разглядеть. Все молчали. Мир охватила полная тишина. Спускалась ночь, начинало холодать.

Чтобы почувствовать Афон, здесь, конечно, надо пожить. Месяц, год, всю жизнь. Кусочек ушедшего мира, в своей тишине растворяющий даже время. Его здесь нет, или оно стоит — так же, как пять или десять веков назад. А все приметы нашей эпохи — лишь иллюзия. Надо всего лишь освободить место, как говорил молодой послушник.

Мне вспомнился невысокий шестидесятилетний англичанин из Свято-Андреевского скита, с каким-то детским восторгом радовавшийся каждой встрече, каждому греческому слову.

— Откуда ты — смеясь, спрашивали его монахи. — Из Лондона?

— Апо то Урано, — улыбается он. – С неба! А Лондон? Это тюрьма. Только здесь, в этой тишине у южного моря, я чувствую себя живым, чувствую, что я близко к дому. Тишина ставит все на места.

Монахи кивают, задорно улыбаясь, и наливают ему стакан самодельного вина. Англичанин смеется. Жизнь отсюда кажется удивительно простой и спокойной.  

Игорь Макаров

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков