|
|
|
№ 30 (3689), 29 декабря 2004 года
|
 |
|
|
|
|
Встретились, поговорили
На факультете психологии
отметили Всемирный день толерантности
Может, кто и не заметил, но шестнадцатого ноября весь мир праздновал день всеобщей толерантности. Некоторые петербуржцы решили не отрываться от коллектива и внесли праздник на свою улицу. Среди прочих — на набережную Макарова.
На большом экране в актовом зале факультета психологии был запечатлен огромный воздушный шар. Под оптимистичную музыку он, того и гляди, сорвался бы и ушел в плотные слои атмосферы, но над прекрасной и такой интолерантной землей его что-то держало. Может, повинен был новый оверхед-проектор, а может, неясность самого термина «толерантность».
Судя по числу собравшихся, разобраться «по понятиям» желали многие. Студенты отпрашивались с пар, оставались после лекций, а иные даже приходили со стороны, специально выкраивая время в своих ежедневниках. Ждали ясности. Организаторы — представители центра толерантности «Доверие» и петербургского молодежного центра «Лидеры новой эпохи» — доброжелательно улыбались. Ясность была обещана после просмотра видеоролика и прослушивания небольшой лекции. По итогам предполагалось лишь уточнить детали в общей дискуссии.
— Что такое толерантность? — задала непраздный вопрос Настя Петухова, студентка психологического факультета Университета МВД. — Сейчас мы посмотрим фильм, и многое нам станет понятнее.
Загудел ноутбук, заработал проектор, и воздушный шар исчез. Вместо него на экране появились резвящиеся дети, а зал окутала атмосфера умиления и счастья. Но… недолго музыка играла. Внезапно краски померкли, и последующие минут пять все напряженно следили за наступающими фашистами, стреляющими зенитками и дерущимися скинхедами. В зале воцарилось гнетущее молчание. Мгновения спустя глухую тишину прорезал серьезный вопрос Насти: «Какую часть фильма вы хотели бы видеть в своей жизни?». Выдержав паузу, зал судорожно сглотнул и уверенно ответил: «Первую».
Каин, где брат твой Авель?
Оказалось, что толерантность была всегда. То есть ее всегда не было. Упоминается она и в Библии, и несчастным Джоном Донном, по которому звонил колокол (Настя, по собственному признанию, «перепрыгнула через все кровавые страницы» истории между двумя книгами), но все увещевания оставались тщетными: люди вели войны, убивали и изживали друг друга. Не везет глашатаям толерантности и в наши дни. Взять, к примеру, бразильца Паоло Коэльо. Все умные и образованные люди читают «Алхимика» и роман про Веронику, которая желает умереть, однако настоящую Книгу о толерантности в России не достать. «Во всем мире «Маг Туп» выходит огромными тиражами, и только в нашей стране о нем не слышно ничего. Почему? Объяснять никому не нужно…»
Видимо, чего-то не понял только я и, как всегда в таких случаях, списал все на масонов. Между тем не доверять Насте причин не было: подготовилась она очень основательно, доклад претендовал на почти академическую информативность и яркую эмоциональную насыщенность. Сейчас Настя разбиралась с этимологией. Оказалось, что каждый народ понимает под толерантностью что-то свое: для англичан это готовность без протеста принять чужую культуру, для китайцев — великодушие по отношению к другим, для арабов — благосклонность. И только у нас, — заметила Настя, — все не как у людей. Толерантность по-русски — это терпимость. То есть терпение, наступание на горло собственной песне, насилие над собой. И вообще, «терпиха» по-русски – это тюрьма. Все смешалось: никакого тебе взаимоуважения, любви и активного интереса к другим. Зато интолерантости – хоть отбавляй. Тут и межличностная, и гендерная, и религиозная, и этническая, и возрастная нетерпимость. Содом и Гоморра! Каждый пункт Настя иллюстрировала яркими примерами. Перед взволнованным залом рисовались странные картины: двадцатилетний отец семейства, вылезая из маршрутки, грозит расстрелять водителя; молодые люди «вульгарно» знакомятся с девушками на дискотеке, называют тех «чувихами», в результате чего последние пишут передовицу в Cosmopolitan: «А нужны ли нам на самом деле мужчины?»; бабушки в метро готовы до смерти забить сумками молодежь, не уступившую им место. Вот, господин Тарантино, в каком обществе мы живем!
Иосиф и его братья
Внезапно на экране показалась негритянская девочка, умильно сложившая ручки. Лекция закончилась. Всем предложили пройти тест на уровень собственной толерантности и отправиться пить чай. Тут в конце аудитории раздался взрыв: не выдержала розетка. В тот же момент я оказался интолерантен. То есть не знал, что ответить на вопрос: «Озабочены ли вы тем, чтобы другие соблюдали ваши права?» С одной стороны, мне очень этого хотелось, с другой — был ли я этим «озабочен»? Я решил, что да, и это вынесло мне приговор.
Ввиду отсутствия чая собравшимся было предложено разделиться на группы и на месте обсудить два вопроса: корни интолерантности и варианты изменения мира. Расстроившись из-за поломки чайника, я оказался в группе, обсуждавшей религиозную нетерпимость. За двадцать минут надо было выработать собственную концепцию, отразить ее на плакате и провести пятиминутную презентацию.
— Религия — от латинского religio — означает воссоединение! — сказала сидевшая во главе круглого стола девушка. — Воссоединение с Богом. Как вы думаете, какая может быть здесь интолерантность?
— Например, по отношению к тем, кто не хочет воссоединяться!, — бодро предположил я.
— Нет-нет, погодите! Сейчас мы обсуждаем религиозную интолерантность, атеистов в расчет не берем. Они не ищут связи с Богом, следовательно, выпадают из нашей дискуссии. Извините, что я так вмешиваюсь, но я здесь что-то вроде неформального лидера: призвана следить, чтобы дискуссия не уходила в сторону, — девушка не зря принадлежала к «лидерам новой эпохи».
— А если их заставят ее искать и начнут, например, еще в школе, как сейчас предлагает правительство…
— Интолерантность существует в головах и начинается с межличностного уровня, — заметил серьезный молодой человек напротив.
— Дело в том, что нынешние религии лукавы… — вступил в разговор загадочный мужчина с густой бородой. — Мы полагаемся на Соловецких отцов, узников ГУЛАГа. Они, претерпевшие многое, заступники наши. Вообще, XX век в России — это век ГУЛАГа, вокруг нас до сих пор действуют его законы… СССР — это ГУЛАГ. И Америка… Капитализм обречен, так же как и коммунизм. Потому что все это не от Бога, и построено на уничтожении человека человеком. Спасти мир может только Богоматерь. И девство, вот у нас тут статья в журнале есть, — Иосиф развернул большую заметку с эпиграфом «Блаженны девственники».
Ответить было нечего. Иосиф рассказывал о том, что люди все путают, подменяют понятия и отвернулись от истинного Господа, предпочитая называть его по-своему…
— То есть вы считаете, — начала было наш лидер, последние десять минут усердно конспектировавшая мысли Иосифа.
— Да, — утвердительно кивнул он, — существует единый закон универсума…
Время подошло к концу. Представители других групп понесли плакаты к сцене.
— Предлагаю нарисовать дерево, — сказал я. А что? Хороший символ, всех объединяет и примиряет. Под землей будут общечеловеческие корни…
— Единый закон универсума, — кивнул Иосиф.
— А я представляю все это по-другому…— вдумчивый молодой человек отчаянно замахал руками. — Спиралевидная Вселенная! Все крутится, вертится, но центр-то один… Все дороги ведут в Рим, если хотите…
— Не хотим, — перебили его. – Нужна почва. Люди ее потеряли, и общество вот-вот зачахнет от интолерантности… Нужно изобразить траву, стремящуюся к свету солнца.
— Слышу язык Божественной премудрости, — Иосиф довольно потер руки. — Солнце Богочеловеческой цивилизации.
— Свободы…
— Равенства и братства.
Вдруг споры прекратились, и все внимательно посмотрели на меня.
— А теперь, Игорь, возьмите плакат и выйдите на сцену, — голосом, не терпящим возражений, делегировала мне полномочия группы неформальный лидер.
Вижу в тебе Аллаха
Началась дискуссия. Тут были сторонники перевоспитания мужчин, ломки стереотипов, изменения системы образования, неизменна была только общая бинарная оппозиция: толерантность — хорошо, интолерантность — не очень. Время от времени дискуссию оживлял сидевший в первом ряду молодой человек в черных очках и потертых джинсах. Общая риторика выдавала в нем журналиста или пиарщика. Вопросы он неизменно задавал провокационные: «А вот если бы чеченцы перебили всех ваших близких, вы бы пошли воевать в Чечню?» В зале поднимался шум, и в последующие минут пять в отдельных выкриках можно было услышать много интолерантного. В целом же ответы создавали устойчивое ощущение дежавю. Вернее, уже слышанного.
Наша презентация завершала дискуссию. Под одобрительное молчание на сцену вышли Иосиф, серьезный молодой человек и я. Я держал плакат, пытаясь закрыться им от зрителей. Нет смысла пересказывать дальнейшее. Саша очень толково расставил акценты, заметив, что наша группа была «разношерстной», так сказать, отличный полигон для испытания толерантности. Я пробормотал что-то невнятное. Зато подлинной звездой стал Иосиф. Зал притих и с напряжением следил за игрой мысли, идеями о Богочеловеческой цивилизации, Законе Универсума и неизбежности упования на Отцов. Когда Иосиф закончил, на нас посыпались вопросы. Видимо, речь имела мощный эффект — вопросы как минимум касались смысла жизни. После очередного обращения в духе «а как на самом деле?», я вдруг понял, что и я теперь тоже загадочный религиозный лидер, и за мгновениями упоительной славы неминуемо придет час разоблачения.
— Вы, как я понимаю, все тут верующие… — голос из первого ряда не сулил ничего хорошего. «Да» — с вызовом ответил за всех Иосиф. «А что это вы смутились», — подхватила девушка у сцены, глядя на меня. «Мы… так, ничего» Но зал уже не обращал внимания на вопросы, всех переполняло волнение, в котором совершенно потонула провокация человека в потертых джинсах. «Я просто хотел спросить, смогли бы вы верить в Бога, когда весь мир вокруг верит в Аллаха?!» — еле донеслось до сцены. Зал неистовствовал. «Прощай, Берлин!» — пронеслось в голове у меня. — Ходынка, площадь Тяньаньмынь».
Иосиф примирительно поднял руку: «Братья, я расскажу вам одну историю». Человеческое море мгновенно утихло. «Недавно наш лидер встречался с главным мусульманином страны... Конечно, поначалу у них, людей с сильной духовностью, контакт никак не мог установиться. И вот, когда они уже чуть было не разошлись, конечно — по божественному просветлению — наш лидер воскликнул: «Надо же. Смотрю и не вижу. А вот теперь узрел в тебе Христа!» А тот прищурился и ка-ак вскрикнет: «А я в тебе — Аллаха!»
Зал взорвался аплодисментами. Формула толерантности была найдена. Мир изменился: откуда-то принесли чай с печеньем, заиграла музыка, и на экране вновь появился воздушный шар. Все пошли фотографироваться, а на сердце стало легко. Организаторы подвели итог дискуссии: мы получили первый приз и желтого попугая за самую мощную теоретическую платформу. Вот так. Скептики оказались посрамлены, восторжествовала толерантность. Представить теперь страшно, что праздник мог обойти набережную моего имени стороной!
Игорь Макаров
|
