|
|
|
№ 20 (3678), 15 сентября 2004 года
|
 |
|
|
|
|
Штрихи к портретам
Ежегодно 12 сентября на филфаке проходит славистическая конференция, на которую съезжаются ученые, аспиранты из разных городов России и зарубежных стран, чтобы почтить память двух незаурядных талантливых личностей и продолжить начатое ими дело. Это день рождения одного из них – профессора Петра Андреевича Дмитриева (1928–1998) и смерти другого – профессора Германа Ивановича САфронова (1924–1997).
Невозможно писать и говорить об одном из них, не вспоминая другого.
Они оба жили и учились в маленьком шахтерском городке Киселевске Кемеровской области. Когда Герман Сафронов, вернувшийся с фронта с ампутированными ногами, еще не имел протезов, школьные товарищи, и прежде всего Петр Дмитриев, привозили его на санках и переносили из класса в класс.
Блестяще окончив школу, оба друга-сибиряка должны были поступать в Московский университет, но в силу не зависящих от них обстоятельств опоздали к началу приема. Тогда находившийся в столице наш ректор А. А. Вознесенский, проявив прозорливость, пригласил выпускников-отличников в Ленинградский университет, с которым будет связана вся их дальнейшая судьба.
Их дружба и взаимопомощь продолжались всю жизнь. Даже недавно открытый в Киселевске музей посвящен им обоим.
Профессор
Герман Иванович Сафронов
В годы войны я оказалась в Сибири. Наш 71-й детский дом был эвакуирован в село Панкрушиха Алтайского края, а моя мать работала в нем воспитателем.
|
 |
Профессор
Герман Иванович Сафронов |
|
Сибиряки – особый народ с большим чувством собственного достоинства. Очень многие, даже старые люди – высокие, статные, с гордо поднятыми головами. Большинство из них с сочувствием и пониманием относились к ленинградским детдомовцам. Но были на селе и дети сосланных, раскулаченных. Мы все учились в одной школе, и вначале я не могла понять, почему один из учеников каждый раз по дороге в школу старался меня то задеть, то ущипнуть, то ударить. Потом выяснилось, что его раздражал красный галстук, который я надевала. Я плакала втихомолку, никому не жалуясь, но со страхом шла на занятия.
И вот в один прекрасный день (он был именно прекрасным) высокий рослый парень сказал моему обидчику: «Не трогай девчонку, она ленинградка, вишь какая худая!». И с этого времени я не шла, а бежала в школу, ничего не боясь, и, не скрою, в надежде увидеть моего защитника. Его звали Георгий Дука. Взяв надо мной шефство, он пытался научить меня плавать, прыгать через канавы, влезать на деревья. Вскоре он уехал на курсы механизаторов. Больше я его не видела. Может быть, это была моя первая детская любовь.
Герман Иванович своей фигурой типичного сибиряка, крупными чертами лица, густым басом и внутренней силой чем-то напоминал моего заступника. А познакомилась я с ним на третьем курсе филфака ЛГУ, и вот при каких обстоятельствах.
С девятого класса все летние каникулы я подрабатывала в пионерских лагерях в Ушково пионервожатой, один раз даже старшей. С ребятами Табачной фабрики имени Урицкого у меня быстро установились дружеские отношения. Их, как и меня, увлекали походы, игра «Следопыт», при которой одна из групп уходила рано утром, оставляя на пути не слишком броские знаки, а другая через некоторое время по этим приметам пыталась ее найти.
Я продолжила работу пионервожатой и в школе на Голодае, где эти дети учились. Неизбалованные, привыкшие к труду, они радовались каждой маленькой радости. Тем более что многие из них были полусироты. Времена были суровые: если кого-то из родителей уличали в попытке выноса даже пачки папирос, то умножали ее на число дней и месяцев работы и срок давали немалый. Мне очень хотелось вырвать ребят из этой атмосферы трудностей и невзгод, сделать их жизнь более праздничной, и я приглашала на встречу с ними студентов из других стран, людей, побывавших в интересных экспедициях, а один раз нам удалось побывать даже на «Ленфильме», на съемке фильма «Счастливого плавания». Мы вместе с моей подругой Кирой Успенской, работавшей в женской школе, активно занимались со школьниками художественной самодеятельностью, и в это время у нас родилась мысль устроить совместный творческий конкурс для наших ребят в стенах университета.
Меня направили в партийное бюро. Там в начале 50-х я впервые познакомилась с Германом Ивановичем Сафроновым.
С пылом и страстью я пыталась ему объяснить, как важно детям с такой нелегкой судьбой увидеть университет, Исаакий и Медный всадник. «Вы представьте себе, – говорила я, – они не видели даже нашего прекрасного коридора Главного здания!» С доброй усмешкой он ответил: «Против такого аргумента возразить нечего». А дальше как в сказке: актовый зал филологического факультета, компетентная конкурсная комиссия, призы и почетные грамоты.
Ребята не подкачали, их выступления часто встречали аплодисментами. Воспоминания об этом конкурсе сохранились у многих на долгие годы. Сам выросший в провинциальной среде, хлебнувший страданий и трудностей, Герман Иванович разделял общую радость.
В дальнейшем, уже после окончания университета, будучи председателем профбюро издательства и типографии ЛГУ, я часто имела дело с Германом Ивановичем, который долгие годы был председателем профкома. И при всей своей занятости он всегда не только внимательно выслушивал просьбы, но тут же принимал решения, например, об улучшении вентиляции, отопления и снижения шума в цехах типографии.
Но главным был вопрос о жилье. Большинство рабочих – лимитчики, жили в общежитии. Не очень большая комната была разделена занавесками, за одной из которых готовились к повышению разряда, за другой – отдыхали после смены, за третьей – крутили любовь (жизнь есть жизнь!). Шли годы, старели пришедшие молодыми работницы, а дело не двигалось с места. И именно по предложению Сафронова на университетской профсоюзной конференции одна из наших наиболее речистых работниц красочно обрисовала их быт. И вот результат – несколько комнат для рабочих. Это была победа! И этой победой мы все были обязаны отзывчивости и энергии Германа Ивановича.
Всю огромную общественную работу он, инвалид Отечественной войны, ходивший на протезах, совмещал со своим основным делом – большой научной работой.
Автор многих статей, соавтор учебника по сербохорватскому языку, сыгравшего в свое время немалую роль для объединения Югославии, редактор постоянно выходивших сборников по славянской филологии, организатор и участник научных конференций и т. д. Как ему это удавалось совмещать, трудно даже представить.
И при этом из поля его зрения никогда не выпадали окружавшие его люди. Я прочувствовала это на себе в самые трудные моменты жизни, когда из-за болезни матери была вынуждена уйти на пенсию. Именно звонки Германа Ивановича, его мощный веселый бас, юмористические зарисовки повседневной жизни университета, информация об университетских делах в деталях и подробностях вливали силы и энергию, помогали выжить. Благодарность за это хранят в сердцах своих не только я, но и десятки людей.
Может быть, это покажется странным, но после его смерти я, имея семью, нередко чувствовала себя лично и социально незащищенной. И по сей момент я часто думаю, что будь он жив, то любая трудность была бы не страшна и преодолима.
Профессор
Петр Андреевич Дмитриев
В течение многих лет доктор филологических наук, профессор Петр Андреевич Дмитриев был заведующим кафедрой славянской филологии Ленинградского (Санкт-Петербургского) университета.
|
 |
Профессор
Петр Андреевич Дмитриев |
|
Пожалуй, одна из его самых важных заслуг – объединение творческой и организационной деятельности славистов не только нашей, но и зарубежных стран. Предметом его научного исследования была деятельность сербского филолога, историка, фольклориста Вука Стефановича Караджича, осуществившего реформу литературного языка на основе народной речи, составившего его грамматику и словарь.
Вместе с Германом Ивановичем Сафроновым они регулярно формировали межвузовские сборники, включавшие не только статьи и исследования по славянской филологии, но и обширную информацию о разнообразной работе родственных кафедр, защитах кандидатских и докторских диссертаций. Профессора Дмитриева отличало особое чутье современности, и поэтому в конце 80-х гг. кафедра приняла участие в деятельности Северо-Западной библейской комиссии, готовившей к выпуску двухтомное издание Библии с иллюстрациями Густава Дорэ. Но этим не ограничивалась деятельность кафедры: было начато создание картотеки словаря Библии. Совершенно новой явилась разработка тем, связанных с влиянием переводов Библии на развитие славянских литературных языков. Серьезное внимание было уделено историческому подходу к их взаимодействию. Вся эта сфера научных интересов кафедры оставалась главной для Петра Андреевича до конца его жизни.
Как и для его друга, Германа Ивановича Сафронова, для Петра Андреевича работа на кафедре была неотделима от жизни университета со всеми ее проблемами. Мне думается, что довольно небольшой круг людей знает о том огромном вкладе, который был внесен им в поддержание высокого научного и творческого потенциала университета.
В течение многих лет Петр Андреевич был председателем общественного редакционного совета – важного и незаменимого помощника Редакционно-издательского совета университета (РИСО).
Я близко познакомилась с ним, уже став главным редактором издательства ЛГУ. Начало знакомства было памятным: мы стояли около Петровского зала в ожидании начала заседания Ученого совета, на который я была приглашена. Тогда Петр Андреевич много курил, был худощавым, с потемневшим лицом. Неожиданно он сказал, как бы размышляя вслух: «Что такое предел? У жизни тоже есть свой предел». И вдруг, изменив тон на шутливый, спросил: «А что следует из этого, товарищ Захарова?» Потом сам ответил: «А из этого следует, что ко всему надо относиться с очень большой ответственностью». И это было принципом его жизни.
С 1972 г. издательству ЛГУ была поручена подготовка монографий для докторских диссертаций 17 вузов города и 5 университетов и институтов Северо-Запада. Тематика издательства стала практически необъятной, а ответственность за рекомендуемые к изданию книги – еще выше. Два раза в год перед утверждением нового плана и подведением итогов выполнения предыдущего собирался общественный редакционный совет, чтобы рассмотреть наиболее конфликтные ситуации, которых было великое множество: кто настаивал на дополнительном включении работ, кто не соглашался с отрицательными отзывами и исключением работы из плана. И не один, не два, не три дня требовались совету, чтобы принять решения.
Петр Андреевич обладал удивительным умением вникнуть в суть поставленной проблемы, на какое-то время стать своего рода экзаменатором. Как бы предвидя возможные споры и несогласия, он экзаменовал меня, словно студентку первого курса, выясняя причины отклонения рукописи или, наоборот, готовности увеличить план какого-то факультета.
Сдать такой экзамен было делом непростым. Шутя, он называл это «редакционной баней». Может быть, именно его въедливость, исключительная внимательность к тексту, широкий круг знаний и понимание психологии своих коллег позволяли всем нам избежать серьезных дискуссий на РИСО.
Участвуя в заседаниях РИСО и изредка – Ученого совета университета, я каждый раз была поражена тем впечатлением, которое производило на аудиторию выступление Петра Андреевича. Не стоит скрывать, что часто на заседании ученые, утомленные обилием рассматриваемых вопросов, переговаривались между собой, писали формулы в записных книжках или явно размышляли о чем-то далеком от обсуждаемой темы. Может быть, данные природой уникальный тембр голоса Дмитриева, умение говорить негромко, но кратко и основательно, заставляли присутствующих оставить посторонние дела и внимательно прислушиваться к каждой его фразе.
Поскольку среди представляемых издательству рукописей было много работ по общественным наукам, а их качество нередко оставляло желать лучшего, то можно себе представить, какой огромный груз взваливали на себя Петр Андреевич и проректоры, знакомясь с документами, критическими отзывами, возражениями авторов, заключениями редакторов.
Как председатель и самый деятельный член общественной комиссии, Петр Андреевич с подлинной объективностью и даже придирчивостью рассматривал каждую конкретную ситуацию, предваряя возможность осложнений при обсуждении очередного годового плана, а тем более – результатов его выполнения. Но именно благодаря ему «битвы на поле брани» заканчивались, как правило, мирным соглашением. Думаю, что в сохранении вполне достойного уровня издательства на протяжении многих лет большая заслуга принадлежит Петру Андреевичу Дмитриеву.
Предметом зависти факультета была и общая атмосфера кафедры славянской филологии: исключительное дружелюбие, славянские «пятницы» с их искрометным весельем, юбилейные торжества, на которых фантазия и изобретательность не знали границ. И во всех этих мероприятиях неизменно принимал самое активное участие Петр Андреевич. И в самодельных маскарадных костюмах, и величественно восседая на «троне», слушая отчет одетых в пионерскую форму сотрудников – он везде был прост, убедителен и артистичен. А в содружестве с профессорами Германом Ивановичем Сафроновым, Галиной Алексеевной Лилич (заводилой всех капустников) и постоянным солистом с гитарой Валерием Михайловичем Мокиенко они создавали незабываемые праздники.
Возможно, что именно большая дружба, связывающая сотрудников кафедры, и была тем «цементом», который делал ее подлинно сплоченным творческим коллективом, центром которого были сибиряки Сафронов и Дмитриев.
Прав был великий Ломоносов: «Богатство России Сибирью прирастать станет». 
Н.А.Захарова
|
