|
|
|
№ 14-15 (3671-72), 21 мая 2004 года
|
 |
|
воспоминания
|
|
|
Как МейБоДо сохранили непрерывность образования на физическом факультете
Так получилось, что три саратовские девочки — Таня Мейстер, Ира Богданова и Наташа Додонова — обеспечили непрерывность учебного процесса на физическом факультете Санкт-Петербургского (тогда Ленинградского) университета во время Великой Отечественной войны. Эта «троица» многие годы была известна на физфаке под именем МейБоДо (Мей(стер)Бо(гданова)До(донова)). Мы попытаемся восстановить описываемые события по воспоминаниям самих главных героинь.
|
 |
МейБоДо. Слева направо: Т.Г.Мейстер, И.П.Богданова, Н.Я.Додонова. 50-е годы ХХ в. |
|
Но сначала несколько слов о них самих.
Все они родились и окончили школу в Саратове, причем их знакомство началось с детского сада. Саратов всегда был и остается городом высокой культуры, что оказало большое влияние на формирование девочек. Все трое учились в одном классе, и этот класс также сыграл большую роль в их жизни. Это был очень дружный класс (об этом говорит уже тот факт, что в 2000 г. одноклассники отмечали 60-летие окончания школы). По воспоминаниям Татьяны Георгиевны и Натальи Яковлевны, чьи родители были репрессированы, и одноклассники, и учителя всячески поддерживали их и других детей «врагов народа». Как известно, в те годы так было далеко не всегда.
Татьяна Георгиевна Мейстер (1922-1989) родилась в семье врача Моисея Ильича Рабиновича. В 1930 г. отца не стало. Приемный отец девочки, выдающийся генетик и селекционер академик Георгий Карлович Мейстер, был арестован в 1937 г. (расстрелян 21 января 1938 г.), а в 1938 г. как жена врага народа была арестована мать Татьяны Георгиевны Людмила Абрамовна Мейстер, переводчик и литературовед. Татьяна Георгиевна через всю жизнь пронесла любовь к родителям и до конца жизни боролась за восстановление доброго имени отца и памяти о нем. После окончания школы Таня поступила на инженерно-физический факультет Ленинградского Политехнического института, где отлично окончила 1 курс в июне 1941 г. В это время вышла из заключения ее мать, Людмила Абрамовна, здоровье которой было совершенно подорвано. Татьяна Георгиевна сняла дачу под Ленинградом, куда перевезла маму. И тут началась война. Поскольку у Людмилы Абрамовны, как у вышедшей из заключения, не было паспорта, а была лишь справка, которую надо было каждые три месяца отмечать в НКВД, Татьяна Георгиевна срочно отправила ее в Саратов, а вскоре последовала за ней и сама.
Отец Ирины Петровны Богдановой (1922-1996), Петр Николаевич Богданов, работал старшим научным сотрудником в НИИ зернового хозяйства и по долгу службы курировал деятельность сельскохозяйственных артелей, расположенных в Саратовской губернии. Он всегда с большим уважением относился ко всяким наукам вообще и к сельскохозяйственным в частности, поскольку имел к ним непосредственное отношение. Он многое знал о трудах Николая Ивановича Вавилова, восхищался его личностью, и, конечно, такое его отношение к ученым и к науке определило и будущее его детей. Ирина Петровна всегда считала, что интерес к занятию наукой в ней пробудил отец, а вот знанием иностранных языков она была обязана матери, Надежде Николаевне. Ирина Петровна свободно говорила на французском, знала немецкий и английский языки, что очень пригодилось ей в дальнейшем. В частности, знание французского очень пригодилось ей в 1960-1961 гг. во Вьетнаме, где Ирина Петровна организовала лабораторные работы по спектральному анализу и подготовила курс лекций по атомной спектроскопии для преподавателей.
Итак, довольно рано Ирочка Богданова уже точно знала, что она будет заниматься наукой. Какой? Сначала это была биология. Но вскоре она поняла, что на генетику идут мощные гонения и поиск научных истин в биологической науке на данном этапе невозможен. Девочка решила уйти в такую науку, где, как ей казалось, научные «спекуляции» невозможны, а возможен только технический прогресс. Она решила конструировать космические корабли! И поступила в МВТУ им. Баумана, где в то время преподавал тогда еще мало кому известный С.П.Королев. Однако война переменила все планы. Отлично окончив первый курс, Ирина Петровна вынуждена была вернуться в Саратов, где встревоженные родители с нетерпением ожидали ее возвращения.
Наталья Яковлевна Додонова родилась в 1922 г. в семье профессора химии Саратовского сельскохозяйственного института Якова Яковлевича Додонова и его жены Елены Васильевны, также окончившей сельскохозяйственный институт. В 1930 г. Я.Я.Додонов был осужден по так называемому «профессорскому делу» на 5 лет ссылки, которую отбывал в Акмолинске и Караганде, где участвовал в создании угольной промышленности. Наташа с мамой несколько раз ездили к нему, и эти поездки произвели на девочку сильное впечатление и запомнились на всю жизнь. Наталья Яковлевна вспоминает, что в годы их учебы в школе существовал большой интерес к науке, и особенно к технике. Поэтому после окончания школы в 1940 г. она поехала в Москву, где поступила в МХТИ им. Д.И.Менделеева.
Из воспоминаний Н.Я.Додоновой:
Ира Богданова, Таня Мейстер и я вместе были в детском саду, вместе учились и окончили школу в Саратове, а перед войной в 1940 г. поступили в вузы : Таня – в Политехнический институт в Ленинграде, Ира – в Бауманский (МВТУ им. Баумана), а я — в Менделеевский (МХТИ им. Менделеева) в Москве. Мы сдали весеннюю сессию в 1941 г., и началась война. Я помню утро 22 июня 1941 г.: я жила в общежитии студгородка. Стреляли зенитки. Наше общежитие было недалеко от метро “Сокол”, рядом был аэропорт; девочки плакали, многие были с Украины. Поехали в институт, по дороге увидели очереди – это были очереди в сберкассы, люди снимали со счетов деньги. В институте нам сказали, что экзамены кончились – надо всем идти работать. Нас, несколько девочек, послали на швейную фабрику “ручницами” – пришивать крючки и пуговицы к военным гимнастеркам. Через две недели нам сказали в деканате, что мы можем ехать по домам (а из дома шли взволнованные телеграммы: “Приезжайте, будете работать в cовхозе”). Уехали мы в товарных вагонах со скамейками из досок. Зимние свои вещи с собой не брали – я их отвезла родственникам, надеясь скоро вернуться. По дороге видели поезда с беженцами с Украины и Белоруссии с детьми, тюками домашних вещей. Когда приехали в Саратов, мой отец, который был на фронте в 1914 г. (ему пуля попала в бинокль, и он ослеп на некоторое время), сказал: “Сейчас учиться не время, надо идти работать”. Нас, И.Богданову и меня, взяли учениками токаря в механические мастерские Саратовского университета, где надо было выполнять токарные работы и сверловку по изготовлению деталей для Тульского оружейного завода, эвакуированного в Саратов. Мы с Ириной Петровной, а впоследствии с Т.Г. Мейстер, которая присоединилась к нам после кончины ее мамы, были обучены необходимым операциям на токарном и сверлильном станках. Работали по 12 часов (посменно в дневную и ночную смену) в течение двух лет.
Когда Ленинградский университет эвакуировался в Саратов, мы были приняты на физический факультет, работали и учились; после лекций шли в мастерскую, условие было одно – выдавать требуемое количество деталей. А это условие мы могли выполнять, так как хорошо освоили операции на токарном и сверлильном станках.
Из воспоминаний Т.Г. Мейстер: В то время в Саратове ничего не знали о блокаде Ленинграда; лишь пару раз в газетах мелькнули сообщения о налете немецких самолетов на Ленинград. И вот в марте 1942 г. в Саратов прибыл эшелон Ленинградского университета...
Людей, переживших самый страшный период блокады, вывезли по «Дороге жизни». Студентов разместили в общежитиях Саратовского университета (СГУ), а преподавателей и служащих — в гостинице «Россия»; вскоре начал налаживаться учебный процесс. Саратовцы, встретившие эвакуированных очень тепло, предоставили им свои аудитории; занятия проводились в две смены — в первую занимался ЛГУ, во вторую — СГУ. В III (физико-математическом корпусе) СГУ вывесили расписание занятий физфака ЛГУ; под строчкой «I курс» там было дописано: «Михайлов». Дело в том, что набор студентов на I курс проходил уже во время войны; конечно, у первокурсников (не знаю, сколько их было набрано в Ленинграде) не успели установиться сколько-нибудь серьезные связи с университетом. В результате I-й курс физфака ЛГУ в Саратове оказался представленным единственным студентом — Федей Михайловым, который, как и другие ленинградцы, поселился в общежитии СГУ.
Учебный год кончался. На основании записей в моей зачетке из ЛПИ, после небольшого собеседования с лектором по математике В.И. Крыловым (тогда доцентом), меня зачислили на 2-й курс физфака. Почти одновременно туда же были зачислены мои одноклассницы и друзья - И.П.Богданова и Н.Я.Додонова, также окончившие весной 1941 г. I-й курс МВТУ и МХТИ, соответственно, и находившиеся в Саратове. Они работали в то время токарями в механической мастерской СГУ; вскоре и я поступила туда же.
В сентябре оба университета приступили к занятиям. Поскольку в ЛГУ они начинались в 8 часов утра, мы успевали после них отработать свою норму в мастерской. Математику нам читал уже упомянутый В.И.Крылов, общую физику — доцент А.В.Тиморева, теормех — доцент Н.В.Розе; семинар по теормеху вела ассистент Н.М.Маркевич, по астрономии — доц. В.А. Домбровский (лекции проф. П.М. Горшкова по астрономии мы слушали вместе со студентами матмеха); физпрактикум вели доц. В.А.Коновалов и преподаватель СГУ Б.М.Заморозков. Декан физфака проф. С.Э.Фриш не читал нам лекций, но мы хорошо знали его и нередко общались с ним. Лекции по общественным дисциплинам слушали вместе со студентами других факультетов. Нередко студентов снимали с занятий и посылали на какие-либо работы; чаще всего это была разгрузка баржи с дровами.
Вскоре наступили холода и оказалось, что отапливать учебные корпуса нечем, поэтому занятия были перенесены в отапливаемое студенческое общежитие, расположенное поблизости от студенческого городка. Из четырех человек, составлявших наш 2-й курс, в общежитии жил только Михайлов. Правда, на занятиях он практически не появлялся (позднее его исключили за спекуляцию и прочие темные дела), но, тем не менее, единственным местом, где мы могли продолжить свои занятия, была именно та комната в общежитии, в которой он жил. Всего в этой комнате, расположенной в полуподвале, проживало 7 или 8 студентов различных факультетов. Мы раздобыли небольшую доску и стол на 3-4 человека; все это разместилось в углу в глубине комнаты, так что сидящий лицом к доске человек оказывался спиной ко всему остальному, находившемуся там.
В 8 часов утра, когда мы приходили на занятия, большинство обитателей комнаты еще спало. Во время первой лекции они потихоньку вставали и уходили; к концу лекции становилось пусто и тихо. На вторую лекцию частенько заглядывали крысы, не обращавшие на нас никакого внимания; одна большая крыса забиралась на этажерку, садилась на задние лапы и с видимым интересом внимала лекции по математике. Лекции по общественным дисциплинам обычно читались в каких-нибудь больших и отапливаемых помещениях, например, в лектории. Так проходила зима 1942/43 года, в течение которой наш курс пополнился эвакуированными ленинградками Л.Крундышевой, Л.Рейнвальд, А.Нумеровой.
В конце зимы Ф.Михайлов перебрался из комнаты, служившей нам аудиторией, в значительно более комфортабельную — двухместную на 2-м или 3-м этаже того же общежития; однако мы продолжали свои занятия на старом месте и, видимо, порядком надоели обитателям аудитории, среди которых теперь не было ни одного физика. Они пытались выжить нас: то в нашем присутствии кололи дрова для своей печки-буржуйки, то топили ее так, что вся комната тонула в дыму, и т.п. Но мы были неколебимы и прозанимались в этой комнате до наступления тепла, когда стало возможным перебраться в учебный корпус.
И.П.Богданова:
Позднее он (Ф.Михайлов) куда-то уехал, занятия бросил. Таким образом, по словам С.Э.Фриша, мы втроем сохранили непрерывность физического факультета, поскольку представляли весь 2-й курс.
Т.Г. : Несмотря на все трудности, пережитые ранее и в описываемое время, а может быть, и благодаря им, в ЛГУ был тогда прекрасный коллектив. Немалая заслуга в этом принадлежала нашему ректору, профессору А.А.Вознесенскому. Александр Алексеевич, которому тогда было 45 лет, был очень энергичным и очень занятым человеком; кроме ректорских обязанностей, он заведовал кафедрой политэкономии на экономическом факультете ЛГУ, читал лекции, руководил аспирантами. При этом он успевал, причем не формально, а от души, быть в курсе всех университетских, в том числе — студенческих, дел, работая в тесном контакте с секретарем комитета ВЛКСМ С.М.Прупис (Фирсовой). Александр Алексеевич был очень заботливым ректором и постоянно старался обеспечить студентов и преподавателей возможными материальными благами, которых так не хватало в то время. Недаром многие студенты в разговорах между собой звали его «папой»; в ходу у нас была песенка на мотив из известного тогда кинофильма, начинавшаяся теми же словами:
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить —
С нашим Вознесенским не приходится тужить!
В 1948 г. А.А.Вознесенский, назначенный министром просвещения РСФСР, ушел с поста ректора ЛГУ, а летом 1949 г. был арестован по ложному обвинению и погиб в тюрьме. В марте 1987 г. в нашем университете отмечалось 90-летие со дня рождения Александра Алексеевича; этот юбилей показал, как много людей у нас помнят и глубоко чтут светлую память этого человека. Его портрет висит в коридоре Главного здания.
Но вернемся в саратовскую зиму 1942/43 г. Почти все преподаватели и многие студенты питались в столовой гостиницы «Россия»; народу в ЛГУ было немного (порядка нескольких сотен студентов, менее ста преподавателей и служащих) и все, хотя бы в лицо, знали друг друга. Мне кажется, именно тогда ЛГУ полностью соответствовал названию «университет»: представители различных отраслей знания взаимодействовали очень тесно. Немалую роль здесь играл лекторий ЛГУ, в котором выступали различные специалисты; мне особенно запомнились блестящие лекции проф. Г.А.Гуковского по русской литературе и несколько лекций академика Е.В.Тарле, который не жил в Саратове, но приезжал туда несколько раз.
1943/44 учебный год проходил более организованно, чем предыдущий; занятия проводились в учебном (III) корпусе СГУ, который теперь отапливался. У нас появились новые предметы: атомная физика (читал ее Г.С.Кватер), статистическая физика и термодинамика (читал Л.Э. Гуревич); кроме того, мы занимались математикой, теормехом и общественными дисциплинами...
Заметим, что жизнь универсантов не ограничивалась учебой. Они жили насыщенной жизнью, заполненной и напряженной работой, и лишениями, и тяжелыми переживаниями, но было и другое: Университетские вечера, театр (во время войны МХАТ был эвакуирован в Саратов, и девушки пересмотрели все его спектакли). Вошла в легенду стенгазета, которую выпускали Т.Г. и И.Д.Полякова, учившаяся на курс младше; первая писала тексты (как правило, в стихах), вторая рисовала. В этой необычайно остроумной газете находило отражение все происходившее.
Вновь предоставим слово Т.Г.:
В январе 1944 г. Ленинград был полностью освобожден от блокады; немедленно начались разговоры о реэвакуации университета. К тому времени в Саратов приехали некоторые преподаватели и сотрудники физического факультета и НИФИ, эвакуированные ранее в другие места, в основном — из Елабуги: Г.С.Кватер, А.Н.Зайдель, В.М.Чулановский, Н.П.Пенкин и некоторые другие. Первый эшелон ЛГУ отправился в феврале или марте; мы попали во второй, который выехал из Саратова 18 июня 1944 г. Эшелон состоял из «дачных» (типа современной электрички) вагонов; с помощью досок в каждом купе на ночь оборудовались лежачие места. Эшелон шел медленно и довольно часто останавливался, причем место и продолжительность остановок было очень трудно определить заранее. Помню, что на одной из таких «стоянок» от эшелона отстала большая группа людей, среди которых был профессор филфака Б.М.Эйхенбаум. Погода во время всего путешествия стояла прекрасная; мы удобно устроились на крыше вагона, где проводили почти целые дни, с интересом осматривая места, мимо которых проезжали. В Ленинград прибыли днем 24 июня.
Возвращение в Ленинград
24 июня 1944 г. в составе второго эшелона ЛГУ мы прибыли в Ленинград. Стоял теплый, ясный летний день; прекрасный город был строгим, чистым и малолюдным. Следов бомбежек и обстрелов виднелось немного: бросались в глаза дома – «коробки», у которых остались лишь наружные стены, а крыша и все перекрытия полностью отсутствовали. Разрушенный фасад Текстильного института закрывала фанера с изображением недостающих деталей, поэтому повреждения были заметны лишь с достаточно близкого расстояния; этот «косметический» прием оказался довольно распространенным. В витринах многих магазинов стояла еще довоенная бутафория; особенно впечатляли пирожные из папье-маше в некоторых булочных. На всех газонах и грядках росли овощи; запомнилась грядка с морковью на Менделеевской линии, перед входом в Главное здание. На окраинах, застроенных до войны небольшими деревянными домами (как, например, в районе Политехнического института) возникли обширные пустыри — во время блокады дома были использованы на дрова. Но, пожалуй, главное впечатление — малолюдность. Оказалось, что куда бы ни пошел или поехал — обязательно встретишь кого-нибудь из нашего эшелона, значит, он дал заметный вклад в тогдашнее население города!
Как известно, ценой поистине героических усилий ленинградцы не допустили возникновения во время блокады эпидемий, чего все очень опасались, особенно весной 1942 г. В то время не удалось предотвратить стремительного возрастания поголовья крыс — ведь только они не голодали, бороться же с ними ослабевшим от голода и холода людям было просто не по силам; к тому же в городе практически не осталось кошек — их съели. Вот и расплодились полчища крыс; летом 1944 г. их было еще очень много — откормленных, наглых, нисколько не боявшихся людей. Кошек все еще было очень мало; на базаре просили за маленького котенка 600 руб. (цена килограмма топленого масла). Помню в университетском дворе женщину, которая прогуливала свою кошку на поводке — чтобы ее не украли или чтобы сама не убежала.
В городе активно шли восстановительные работы; каждый ленинградец был обязан отработать 30 часов в неделю, что воспринималось отнюдь не как «принудиловка» - все понимали, что это необходимо, все хотели поскорее восстановить свой город. На Невском, возле Елисеевского магазина, висел большой плакат с такими словами:
Друзья! С Урала иль Алтая —
Откуда б ни вернулись вы —
Закон: на берегах Невы
Работать, рук не покладая!
И этот нехитрый стишок был весьма уместным.
Университет приводил в порядок свои помещения при максимальном использовании собственной рабочей силы. Физики - студенты, преподаватели, научные сотрудники, технический персонал — восстанавливали здания Физического института (НИФИ), директором которого был проф. В.М.Чулановский, и студенческого общежития. Были сформированы бригады по специальностям — маляры, кровельщики, водопроводчики и т.п. И.П.Богданова, Н.Я.Додонова и я вошли в водопроводную бригаду; кроме нас, в нее вошли студенты 2 курса Д.Шейнин (бригадир) и 3I курса — М.Симина.
Во время блокады из отопительной системы НИФИ не успели выпустить воду, поэтому, когда грянули морозы, почти все батареи и трубы, особенно в подвале и на 1 этаже, прорвались. Наша задача состояла в обнаружении прохудившихся мест и (по возможности) их замене. Работа оказалась интересной, мы выполняли ее с радостью. Через некоторое время в нашу бригаду включили электросварщика, который должен был отрезать те участки батарей, которые не удавалось отсоединить иным способом. Сварщиком оказалась девочка значительно младше нас, из ремесленного училища, но через несколько недель ее сменил вполне взрослый парень.
Н.Я.: Главной силой был Даня Шейнин (сейчас его нет с нами, последнее место его работы было СКБ АП). Процедура была простая – резать трубы по размеру (ножовкой), нарезать резьбу и заменять поврежденные участки системы. Когда настало время отопительного сезона, кочегарами в НИФИ стали работать наши студенты – Юра Яппа, Вася Сергиенко, Гарри Альпер (и еще кто-то, не помню). Когда кто-нибудь из кочегаров заболевал (а они работали вдвоем в одной смене, одному было трудно справиться – топили углем, который подвозили сами в кочегарку со двора на тачке), то я будила девочек, и мы шли подвозить уголь. Если температура в котле падала, то где-нибудь в отдаленном месте лопались трубы (зима была холодная), текла горячая вода — и надо было перекрывать поврежденный участок и заменять его.
|
 |
Т.Г.Мейстер со своим научным руководителем Г.С.Кватером после защиты диссертации. 1949 г. |
|
Т.Г.: Сразу по приезде в Ленинград нас поселили на филфаке — сначала в громадной аудитории рядом с Актовым залом, с окнами на Неву; белой ночью отсюда можно было наблюдать разводку Дворцового моста. Вскоре эту аудиторию расселили и мы переехали в маленькую комнатку в одном из крыльев здания филфака. Тем временем началось комплектование бригады кочегаров для отопления НИФИ; в эту бригаду вошли Ю.А.Яппа, В.А.Сергиенко, Н.Я.Додонова и И.П.Богданова (я еще раньше поступила работать на 0.5 ставки в библиотеку НИФИ). Поэтому нам выделили жилье в здании НИФИ, на 3-м этаже (позднее там помещались Экспериментальные мастерские). Соседние помещения еще не были приведены в порядок; через некоторое время их стали ремонтировать. Затем мы перебрались в другое помещение в том же здании НИФИ - на 5-м этаже, с окнами на Ботанический сад (позднее там помещалась кафедра электрофизики - теперешняя ЭТТ). Кроме нас в разных концах здания НИФИ тогда жили профессор С.Ф.Родионов, сменивший В.М.Чулановского на посту директора НИФИ, и ст. н.с. А.И.Раскин.
Н.Я.: Профессор НИФИ С.Ф.Родионов тоже жил в институте, приходил будить нас, если случалась авария. Тогда бежали на место аварии, перекрывали соответствующие вентили, сгоняли воду, вытекающую из сети. Когда возвращались в свою комнату с мокрыми ногами, озябшие, и переодевались, тогда-то и появились прозвища у каждой из нас: у Ирины Петровны – Барон (в Саратове видели спектакль МХАТа “На дне”, по аналогии возникла “ночлежка”). Были у нас Актер – Татьяна Георгиевна, Сатин – я, С.Ф.Родионов – Хозяин “ночлежки”.
Т.Г.: Занятия на физфаке начались осенью; происходили они в здании НИФИ. Наш IV курс пополнили К.Я.Кондратьев, К.Н.Маренина, Д.Жирмунская, И.Скальская, Л.Пергаменцева, Т.Лебедева. Н.Шиманская. Мы слушали лекции М.Г. Веселова по квантовой механике и П.П.Павинского - по электродинамике вместе с V курсом: в Саратове эти лекции не читались из-за отсутствия там специалистов. В начале учебного года нас поделили между разными кафедрами; я, вместе с И.П.Богдановой и Н.Я.Додоновой, пошла на кафедру оптики, которой заведовал проф. С.Э.Фриш; он же читал нам первый спецкурс. Одновременно началась и наша экспериментальная работа на кафедре, о которой следует сказать несколько слов.
Как мы работали в лаборатории,
занимаясь наукой
«Мы шли на работу, как на праздник».
И.П.Богданова
Т.Г.: Для работы была необходима вакуумная установка. У нас появились стеклодувы, из которых самым квалифицированным, подлинным мастером своего дела, был Н.И.Хохлов. В качестве вакуумных насосов тогда использовались ртутные («Ленгмюры»); они требовали водяного охлаждения, что было не так просто осуществить, поскольку водопровод в НИФИ не работал. Но хитрая на выдумки голь нашла выход: рубашку водяного охлаждения Ленгмюра присоединили к двум большим (емкостью 2-3 ведра) бутылям, одну из которых, наполненную водой, ставили выше насоса, а другую, пустую — ниже него; при перетекании воды из верхней бутыли в нижнюю осуществлялось охлаждение. Важно было только не прозевать тот момент, когда почти вся вода перетечет вниз и надо будет менять бутыли местами.
Н.Я.: Когда мы должны были выбрать научное направление для выполнения курсовой и дипломной работ, мы с Ириной Петровной определились и выбрали кафедру оптики С.Э.Фриша. Дипломную работу “Удары второго рода в разряде в парах Ca” мы делали вместе с И.П. Не обошлось без курьеза – для работы нам надо было установить трехметровую (4-фокусное расстояние) вогнутую решетку, она должна была помещаться на массивной чугунной балке. Мы с Ириной Петровной приглядели такую балку во дворе университета, с помощью мальчиков – наших друзей – притащили ее в комнату на 4-м этаже НИФИ, где было наше рабочее место. Оказалось, что эта балка принадлежала астрономам, они пришли в деканат физического факультета, чтобы обнаружить людей, похитивших балку. Выясняя, они сказали, что участие в похищении принимал «Барон». Секретарь факультета Зинаида Константиновна засмеялась и сказала, что это – Ирочка Богданова с кафедры оптики. Пострадавшие выяснили отношения с С.Э.Фришем – балка осталась у нас и дипломная работа состоялась. Работа Ирины Петровны называлась “Удары второго рода в разряде в парах Ca”, а моя – “Установка трехметровой вогнутой решетки”. При защите мы получили отличные оценки. И.П. взял в аспирантуру С.Э.Фриш на кафедру оптики, а меня – А.Н.Теренин, который хотел продолжить работу, начатую им перед войной с Г.Г.Неуйлиным по исследованию излучения электрического разряда в молекулярных газах CO и СО2. Для регистрации спектральных полос инфракрасного излучения 4.7 м – 14 м был изготовлен прибор — монохроматор. Институтский столяр Иван Алексеевич Савин сделал корпус из дерева, а столик для вращения флюоритовой призмы с оригинальной конструкцией для вращения призмы, которая исключала мертвый ход винта, был сделан в экспериментальных мастерских НИФИ. Новым было применение в качестве источника генератора высокой частоты (107 Гц), который был изготовлен в лаборатории ультразвука НИФИ. Регистрация осуществлялась с помощью термопары с чувствительным гальванометром фирмы Kipp’a. Однажды во время работы из-за моей неаккуратности рамка зеркала прилипла к магниту. Я была очень расстроена, так как мне говорили, что Александр Николаевич безруких экспериментаторов не любил и мог меня попросту выгнать из лаборатории. Но, к счастью моему, после моего признания он сказал: “Вот вам адрес мастера – он исправит прибор”.
Полученные экспериментальные результаты были опубликованы в ДАН СССР и мною была защищена кандидатская диссертация (в 1952 г.), а дипломантом В.В.Собичевым - дипломная работа на тему ”Инфракрасное излучение электрического разряда в CO и СО2”.
Итак, МейБоДо стали работать на кафедре оптики. Приведем воспоминания о кафедре оптики тех лет И.П. Богдановой и О.П. Бочковой.
В 1944 г. в июне университет из Саратова возвратился в Ленинград, и с сентября месяца начались регулярные занятия.
Начала в Ленинграде функционировать и кафедра оптики. В то время она была очень малочисленной:
С.Э.Фриш – профессор, зав.кафедрой
В.А.Коновалов – доцент, зам.декана
Г.С.Кватер – доцент
А.Н.Зайдель – доцент
Ю.М.Каган – доцент
А.Н.Теренин – профессор
Ф.Д.Клемент – доцент
О.В.Фиалковская – ассистент
Н.П.Пенкин – сотрудник
В.М.Захарова – старший лаборант
Кафедра размещалась в левом крыле старого здания НИФИ на 1-м и 2-м этажах. Здание сильно пострадало во время войны, так что студенты и сотрудники приступили к его ремонту. Ремонтировали крышу, отопительную систему и водопровод. Деканом факультета был С.Э.Фриш, директором института — С.Ф.Родионов.
В конце 1945 – начале 1946 гг. кафедра стала пополняться демобилизованными бывшими студентами. Вернулись на кафедру Н.И.Калитеевский (майор), Л.В.Липис, А.М.Шухтин. Поступил в аспирантуру Г.Ф.Парчевский. В 1945 г. появилась М.П.Чайка в должности научного сотрудника.
Также немногочисленна была и группа студентов, работающих на кафедре. На пятом курсе была одна студентка Нина Руднева, четвертый курс – И.Богданова, Н.Додонова, Т.Мейстер. Третий курс был уже более многочисленный: О.Бочкова, И.Полякова, Н.Колоколова, Н.Иванова, Я.Зеликин, А.Малышева, Г.Старцев, А.Ефремов, А.Кононенко. Курсовые и дипломные работы И.Богданова, Н.Додонова. О.Бочкова, Г.Старцев выполняли под руководством С.Э.Фриша.
Т.Мейстер и И.Полякова работали у Г.С.Кватера; Н.Колоколова у Н.П.Пенкина; А.Малышева, Н.Иванова, Я.Зеликин работали в лаборатории люминесценции под руководством Ф.Д.Клемента.
Общие курсы читались в НИФИ в Большой физической аудитории, групповые занятия проходили там же в НИФИ в маленьких аудиториях на 3-4 этажах. Специальные курсы – в 317 и 411 аудиториях. Общеобразовательные курсы (марксизм-ленинизм, политэкономия) читались всем факультетам одновременно одним лектором в Главном здании университета. Это способствовало тесному общению студентов всех факультетов. Часто читались общеуниверситетские лекции по истории, литературе (Гуковским, Эйхенбаумом,Тарле, О.Ю.Шмидтом).
Часть студентов жила на пятом этаже в том же здании НИФИ (Додонова, Богданова, Мейстер, Старцев и др.). В лаборатории практически жил и С.Ф.Родионов. Зимой почти каждую ночь приходилось помогать кочегарам (тоже студентам) поддерживать отопление, нередко случались ЧП, так как система отопления и водопровод были в плачевном состоянии. В левом жилом крыле здания НИФИ находились квартиры С.Э.Фриша, К.К.Баумгарта (1-й этаж) и Е.Ф. Гросса (3-й этаж).
Оснащение экспериментальных лабораторий было чрезвычайно скудным. Студентам приходилось собирать вакуумные установки, спектральные приборы. И.Богданова и Н.Додонова из частей собирали спектрограф с дифракционной решеткой по системе Игля; О.Бочкова, работая на 4-м курсе у В.А.Коновалова, собирала и юстировала автоколлимационный спектрограф с 300 призмой и зеркалом, который впоследствии ласково называли “Колькой”, так как он был приведен в рабочее состояние Н.И.Калитеевским и он на нем работал. Каждая деталь установки (ловушка, кран, насос) — все было “на вес золота”. Инертные газы были в таких мизерных количествах, что приходилось разделять один стеклянный баллон на несколько установок. Баллон с газом был из 23-го стекла, поэтому присоединяли его к установке с помощью “пицеина” (твердая черная английская замазка). На вакуумных установках обязательно имелась ловушка с напыленным натриевым зеркалом для очистки газа от примесей и ртути. Перегонка натрия в ловушку была ритуалом, к которому было приковано внимание всех работающих.
Научные исследования были направлены на изучение газового разряда оптическими методами. (Дипломные работы И.Богдановой, Н.Додоновой, Г.Старцева “Изучение ударов II-го рода между возбужденными атомами ртути и атомами кальция”.)
Продолжались работы по изучению движения ионов в плазме, которые были начаты С.Э.Фришем и Ю.М.Каганом еще в 1940 г. Дипломная работа О.Бочковой “Исследование контуров линий ионов в положительном столбе разряда в Ar” .
И дипломники, и аспиранты С.Э.Фриша работали в одной большой комнате. Это создавало очень дружную рабочую атмосферу и способствовало тесному научному общению. С.Э.Фриш имел обыкновение раз в неделю разговаривать с каждым студентом и аспирантом в отдельности на рабочем месте. Этого дня все ждали с большим напряжением и немного со страхом.
Непосредственным руководителем работ в лаборатории был Ю.М.Каган, к которому обращались все ежедневно и даже ежечасно за любой мелочью. Человек он был чрезвычайно увлеченный, импульсивный, добрый и довольно ехидный, но помогал он всем безотказно, и молодежь группировалась вокруг него.
Работали в лаборатории до позднего вечера, иногда и ночью. Так как регистрация была тогда еще фотографическая, съемки иногда длились по 5-6 часов.
Скудный студенческий рацион по карточкам еще в большей степени объединял всех (устраивались чаи). В 1947-48 гг. у С.Э.Фриша появились новые аспиранты И.Запесочный, Э.Краулиня; пришел в лабораторию С.Ф.Родионова А.Л.Ошерович. С его приходом началось внедрение на кафедре фотоэлектрической регистрации. Курочили какие-то трофейные приборы, где были кислородно-цезиевые фотоумножители. И уже аспирантские работы 1948-50 гг. выполнялись на первых установках с фотоэлектрической регистрацией излучения.
С 1950 г. на кафедре стали работать выпускники кафедры Л.П.Разумовская, А.А.Петров, Л.И.Шабанова.
С 1953 г. работает на кафедре Н.В.Чернышева.
В заключение скажем несколько слов о дальнейшей судьбе наших героинь. Вскоре после войны все они защитили кандидатские диссертации: Татьяна Георгиевна под руководством Г.С.Кватера, руководителями Натальи Яковлевны и Ирины Петровны были А.Н.Теренин и С.Э.Фриш.. В дальнейшем Татьяна Георгиевна занималась исследованием электронных спектров многоатомных молекул на кафедре молекулярной спектроскопии, Ирина Петровна изучала процессы столкновений электронов с атомами на кафедре оптики, а Наталья Яковлевна трудилась на кафедре фотоники, организованной А.Н.Терениным. Все трое состоялись в науке и воспитали множество учеников. Татьяна Георгиевна и Ирина Петровна стали докторами наук; Наталья Яковлевна, хотя и не собралась защитить докторскую диссертацию, стала настоящим ученым, она является признанным авторитетом в области фотопроцессов в биологически важных молекулах в вакуумном ультрафиолете. Однако интересы МейБоДо не ограничивались наукой. Все они знали по 2-3 иностранных языка, были завзятыми театралками. Ирина Петровна много лет успешно занималась высокогорным туризмом; вместе с Г.С.Кватером, И.Д.Поляковой, Л.А.Сливом, В.И.Вальковым она исходила весь Кавказ, бывала на Тянь-Шане и Памире. Наталья Яковлевна много сил отдавала общественной работе, причем делала это не формально, а искренне и принципиально. Татьяна Георгиевна очень любила и глубоко знала поэзию, была прекрасным фотографом. Вообще круг интересов наших героинь был необычайно широк и выходит за рамки данной статьи. Для всех троих был характерен активный интерес к людям и готовность помочь окружающим. В то же время их общение всегда было пронизано юмором; по свидетельству очевидцев МейБоДо были интеллектуальным ядром любой компании.
В послевоенные годы судьбы Татьяны Георгиевны и Натальи Яковлевны были неразрывно связаны с судьбами их мужей, профессоров физического факультета А.М.Шухтина и И.Г.Михайлова. В 1973 г. Татьяна Георгиевна и Алексей Михайлович пережили страшную трагедию — гибель младшей дочери Ани. Свою дружбу МейБоДо пронесли через всю жизнь, вписав яркую страницу в историю физического факультета.
Благодарим А.Е.Грищенко за идею этой публикации, а И.Д.Полякову и В.И.Яковлеву за помощь в ее осуществлении.
М.А.Шухтина,
научный сотрудник НИИФ им.В.А.Фока
|
