|
|
|
№ 11-12 (3668-69), 23 апреля 2004 года
|
 |
|
Университетскому театру-студии 60 лет
|
|
|
Настоящий театр
Анекдот этот не случайно выбран в качестве эпиграфа. Писать я буду о себе, высказывать свои мнения и делиться – своими воспоминаниями. Пусть это уязвимая позиция, но и – максимально честная. Только, пожалуй, роль себе я выбираю (или она мне назначена?) не маститого актера, а его незаметного приятеля. Серой мышки, так сказать. Свидетеля многих событий.
Это было в 80-е годы. Отовсюду снимали факультетские стенгазеты, сделанные «самочинно». Повсюду висели таблички «Уважайте труд уборщиц!» Мы научились уважать труд актера. Университет учил думать. Почти на каждом спектакле по пьесе П.Вайса «Преследование и убийство Жан-Поля Марата…» сидел представитель партийной организации ЛГУ, сличая с текстом пьесы произносимое со сцены. Казалось невероятным: сменялись руководители нашего государства, а размышления о судьбе Великой Французской революции звучали крамольно, дерзко и …актуально. Зал боялся реагировать. Приближалась перестройка.
Мечта всех девочек и немногочисленных мальчиков Студенческого театра ЛГУ была – стать актером. Каждое несчастное лето толпы «наших» осаждали двери приемной комиссии на улице Моховой. В Театральном институте нам объясняли, что стыдно пользоваться милостями государства и не работать по выбранной специальности. В Университетском театре пытались убедить, что профессиональный театр – это совсем другое… Мы всё равно рвались вперед. Проскакивали немногие. Эти были легендой. Легендой была для моего поколения и Рита Дульченко. Она так играла Шарлотту Корде, что ее сразу же взяли в настоящий театр – в Норильске. Дураки мы, дураки, гордились своим Студенческим театром, но мечтали его бросить, настоящим не считали…
|
 |
А.Островский «Картины Московской жизни». 1973 г. А.Толубеев, В.Киселева. |
|
Я – первокурсница психфака. Родители могут вздохнуть свободно: опасность миновала, театральная дурь прошла, теперь девочка получит хорошее образование. Но они еще не поняли тогда: театр – это страсть, это вирус. Вирус может притаиться, но не исчезнет никогда. Таиться вирусу не надо, потому что объявлен набор в младшую студию театра. Я прихожу на этот позор с полной решимостью, с холодной черной дырой между сердцем и желудком, со слабыми коленками и влажными ладонями. У меня припасен козырь, в Москве, в ГИТИСе, этим летом я подсмотрела хороший жест (когда ссорятся две гоголевские бабы, надо сделать выпад ногой вперед и опереться одной рукой о коленку, другую руку можно согнуть и … Господи! Куда руку-то девать?) На счастье, я быстро отмучилась, надо мной почему-то смеялись, задавали какие-то вопросы… и теперь я прихожу в себя среди зрителей, развлекаюсь, глядя на трепещущих новичков почти с превосходством. Ого! Кое-кто, оказывается, знает неизвестных школьной программе, почти запрещенных Цветаеву, Булгакова… Мне становится стыдно.
В младшей студии нас было много: журналисты, филологи, математики, биологи, ну и так далее… Энергия молодого «выпендрежа» нашла применение. Перед нами стояли грандиозные задачи: переделать себя. Казалось, что необходимо говорить другим голосом, ходить как-то иначе. Быть новым человеком. Почти коммунистические цели. Только с годами пришло понимание, что не стоит полностью изменять себя, что здесь важна и, самое главное, слышна личность человека, что именно здесь – в настоящем театре – можно реализовать себя целиком…
Младшую студию вели два молодых актера Театра комедии – Владимир Котов и Николай Павлов. Они тоже называли себя гордым словом «универсанты». Из «наших», значит. Вернулись… Мы быстро разделились на два лагеря – по числу «мэтров» – и обожали их со всей яростью, на которую были способны. Учителя поддразнивали нас и друг друга, бурлили идеями и поддерживали общую атмосферу брожения. Коля Павлов был звездой, свежим выпускником знаменитого курса Аркадия Кацмана, Смердяковым и Великим Инквизитором из «Братьев Карамазовых», Леонидом Утесовым из пародийного спектакля «Ах, эти звезды!». Он говорил голосом своего мастера по сценической речи Валерия Галендеева и, сам прекрасно помня суровую институтскую выучку, виртуозно сбивал с нас юношескую спесь. Володя Котов к тому времени уже несколько лет работал в театре, введясь на заглавную роль в древнейшем спектакле Театра комедии «Винни Пух» и прыгая на других детских утренниках (Коле это только предстояло). Времена триумфальных дипломных спектаклей прошли, впереди были будни театрального производства под чутким партийным руководством. Через пять лет я поступлю на курс Владимира Викторовича Петрова, мастера, у которого учился Володя, и только тогда оценю его манеру преподавания, чуткость и мягкий юмор, унаследованные от Учителя. А пока все молоды, счастливы и полны сил. Мы мало благодарили своих наставников, мы их любили. Владимир Иванович Котов не оставил педагогику, сейчас преподает в Театральной академии, у В.В.Петрова, а Николай Григорьевич Павлов, уже будучи актером Малого драматического театра под руководством Л.А.Додина, умер рано, он с детства страдал пороком сердца…
|
 |
В.Голиков и Н.Павлов после спектакля Л.Петрушевской «Девочки, к вам пришел ваш мальчик». |
|
Старшей студией, собственно – театром, руководил Вадим Сергеевич Голиков. (Он и сейчас возглавляет
его.) Мы знали: в 1944 году была Карпова, потом – В.В.Петров, его так и называли «ВВ», а потом Голиков. Мы ощущали себя в потоке истории. Сразу же посмотрели «Марата-Сада». Оглушительное впечатление. Первая в стране и долгое время единственная постановка блестящей и острой пьесы в невероятном стихотворном переводе Гинзбурга (О! Это мука – говорить о достоинствах этого произведения. Каждый универсант обязан его прочитать. Немедленно в библиотеку!). Гениальная музыка Виктора Кисина (при звуках этой музыки вирус театральности просыпается моментально!). Копошащаяся толпа умалишенных, среди которых произносят страстные монологи Марат – Юрий Толубеев и маркиз де Сад – Сергей Лосев. Это была не только школа мастерства. Возникало странное ощущение – умственной щекотки. Счастливчиков из младших взяли в спектакль, и они, внешне «сошед» с ума, учились думать, думать, думать…
Та же умственная щекотка повторялась и на других спектаклях. Пьеса Н.Хмелика «А всё-таки она вертится!», в отличие от «Марата», шла чуть ли не в каждом советском театре по разряду «школьных», а в Студенческом университетском – оставляла впечатление неразрешимой загадки. Врет ли этот мальчик, не такой, как все, о встрече с инопланетянами или нет? И кто такие инопланетяне? Кроме всего прочего, я так и не разгадала секрета актерской игры в этом тонком, оставляющем после себя длительное послевкусие спектакле.
Не разгадала я и того, как ставил спектакли Вадим Сергеевич. Вроде бы – сидели, думали, читали, дурачились, пробовали на площадке… Вроде бы – всё сами. А вышел – спектакль.
Вышел «Зверь» Гиндина и Синакевича. Все – и зрители, и сами актеры – стонали в упоении от текста. (Что, опять не читали? В библиотеку!) И опять – парадоксальная, невероятная ситуация, выросшая из, в общем-то, банальной истории, если считать банальным ядерный взрыв. И опять пробегал холодок, сквозняк между понятым и неясным. Никак не удавалось просто развлечься на спектаклях этого самодеятельного театра, всё, что происходило на твоих глазах, затрагивало тебя лично.
Был еще Лев Толстой (который очень любил детей). Голиков рискнул сделать спектакль «И свет во тьме светит» по неоконченной, нудной, морализаторской пьесе и… опять не дал никаких ответов на мучительные вопросы: а кто прав? а как жить-то? Думай. Выбирай. Помню растерянных зрителей, медленно расходящихся по домам. Они были готовы смеяться, но хотели плакать. Театр ЛГУ был разносчиком вирусной инфекции (инако)мыслия. Так модифицировался общетеатральный вирус в нашем организме.
В университете, как и теперь, были прославленные другие коллективы. Богатое культурное созвездие. Я хотела еще научиться играть на балалайке в оркестре народных инструментов, петь в фольклорном ансамбле «Домострой» и выступать в хоре Сандлера. Но по-прежнему изучала «продукт мозга» – психику – на своем психфаке и моделировала человеческую жизнь в театре. И эти занятия не терпели конкурентов. Другие коллективы меня не дождались.
В двадцать три с половиной года – невероятная старость для актрисы! – я поступила!!! У Владимира Викторовича Петрова многое о Студенческом университетском театре я поняла уже «задним числом». Только к нему я и могла поступить, он был «наш»; мы говорили, хотя я и не подозревала об этом, на одном языке. Уже позже я слышала от кого-то, что в театральный стараются брать студентов помоложе, потому что им не мешает «голова», идет хорошая эмоциональная реакция. Да, так, когда чувства «на поверхности», пожалуй, проще работать педагогу. Никогда Петрову не мешали «головы» студентов! Он часто повторял слова Станиславского: «понять – значит почувствовать», а чувства глубже, если развита привычка к умственной работе. И наш ВВ умел вовлекать в решение художественной задачи и пресловутую «голову». Рискну утверждать: в конце 1980-х никто, кроме В.В.Петрова, не мог или не хотел превращать кошмар вступительных отборочных актерских туров в праздник. Он был терпелив к трусливому ступору абитуриентов, и в конце концов поступающим становилось понятно, что его вопросы и задания имеют целью не убрать с дороги лишних, а заметить и оценить способного человека. Практически все, кто участвовал в третьем туре, но не поступал на курс, попадали в институт на следующий год. Настоящей мукой для Владимира Викторовича было – отбирать. Он взял бы всех. И это – типично «университетская» черта: в каждом человеке признавать и видеть драгоценность.
А потом, уже на курсе, мы полагали, что сейчас из нас сделают актеров. Владимир Викторович нас шокировал: он не знает, как их делать. Он постоянно сомневался, искал, спрашивал. Мы вошли во вкус поиска. Почти каждый его выпускник его талантливых курсов реализовывает себя не сразу, как заботливо и грамотно посаженное растение не сразу входит в силу. Непонятно, как он воспитывает актеров. Каждый набор он говорит: «Выпущу вас, и уйду на пенсию». Слава Богу, не уходит!
Наш курс отметил десять лет после окончания, Владимир Викторович – свое 80-летие. А Студенческому театру СПбГУ – 60 лет. Как, должно быть, правильно посадила молодое деревце театра Евгения Карпова! Теперь этот мощный ствол с сильными корнями и молодыми веточками. В том же особняке графа Бобринского на Галерной улице, где раньше днем работали социологи, а вечером члены парткома изучали пьесу П.Вайса, теперь репетируют и играют другие люди. «Наши», университетские.
Я пришла и посмотрела три небольших пьесы Н.Садур. Я снова попала в свою юность, в те годы, когда ничего не страшно и всё впереди, когда не понимаешь, как всё это сделано, и всё равно делаешь, ибо не знаешь страха и всё впереди… Теперь я снова хочу в этот парадоксальный, умный театр, хочу исследовать и понять жизнь. Вирус проснулся. 
Елена Павликова,
апрель 2004 г.
|
