За границей реального
Отзвучали слова посвящения в студенты. Забылась эйфория: “Я поступил! Я смог(ла)! Здравствуй, новая жизнь!” Наши победители-первокурсники заняли места в университетских аудиториях и лабораториях. Они универсанты. Но они же — подростки (по оценкам, например, американских психологов подростковый период длится до 20 лет), они дочери и сыновья, родственники, друзья. Социальные роли, в которых им приходится выступать, впрочем, как и всем, можно перечислять очень долго. Суть в том, что вместе с аттестатами зрелости они приносят в университет и свои проблемы, часто довольно сложные.
…Это произошло в пригороде Петербурга. Вдруг (впрочем, такие вещи всегда происходят внезапно) не вернулась домой 20-летняя девушка. Уехала утром на учебу, а домой не пришла. Пропала в начале недели, а на исходе выходных ее нашли мертвой —самоубийство. Записки нет. Многие рассуждения о причинах суицида казались слишком притянутыми, поскольку девушка производила впечатление личности сильной, целеустремленной. Прекрасно училась в школе и университете, большую часть времени посвящала учебе и спорту. Наркотики не принимала, от несчастной любви не страдала. По городку поползли слухи: “вроде как была чем-то больна”, “вроде как уже не первый раз пыталась покончить с собой”. Почему никто (ни родители, ни друзья) не почувствовал, что может подобное случиться, хотя позднее одноклассницы вспомнили фразу, слышанную от нее: “Хочу посмотреть, что ТАМ”. Почему она оказалась в кризисный для нее момент одна?
После этой смерти — еще одно чрезвычайное происшествие — 17-летнюю девчонку зверски избил ее молодой человек, за которого она собиралась замуж. Поскольку ее родители — люди уважаемые, да и сама она чрезвычайно симпатичный человек, опять поползли по городку слухи и рассуждения. “Вроде как парень этот из неблагополучной семьи, “недавно вернулся из Чечни”, “с психикой у него не все в порядке, вот и сорвался на девчонке”.
Слухи меня не устраивали, я отправилась в инспекцию по делам несовершеннолетних. Меня интересовало, часто ли в криминальных ситуациях, аналогичных произошедшим, оказываются девочки из благополучных семей, или это все нетипичные случаи. Оказалось, часто. Общей статистики нет, но повторяемость наблюдается. Именно девочки из интеллигентных семей, с папами и мамами, средним и высоким достатком, оказываются связанными с молодыми людьми из чужеродной, криминальной или околокриминальной среды. Например, такой типичный сюжет: 17-летняя дочка вдруг начинает возвращаться домой после полуночи, пьяная или в состоянии эйфории. Мама с папой в недоумении: что случилось с их дочуркой, которая до сего дня была отличницей и послушной девочкой, принимала ухаживания однокурсника Пети, а тут не добиться, где и с кем была, почему так поздно. Потом соседи видят ее в обществе какого-то ненадежного вида парня, кто-то сообщает, что он работает охранником (таксистом, сторожем — возможны варианты), приторговывает наркотиками (порнокассетами — возможны варианты). Родители в ужасе, запрещают девочке “встречаться с подобным типом”, она грозится уйти из дома (бросить институт — возможны варианты). Инспектор по делам несовершеннолетних вспоминала случай из своей практики, когда она втолковывала своей подопечной: “Он же тебя избивает, зачем он тебе?” В ответ только одна фраза: “Я его люблю”. Спустя два года эта же девушка сама себе удивляется: “Что это со мной было?” Тогда возникает закономерный вопрос: почему сюжет повторяется?
Мне показалось, что и в случае суицида, и преданности человеку, который избивает, кроется какая-то общая причина, например, включившаяся программа саморазрушения. Почему это происходит?
За разъяснениями я обратилась к Марине Анатольевне Гулиной, доктору психологических наук, профессору, и.о. заведующей кафедрой социальной адаптации и психологической коррекции личности факультета психологии. Вот что она рассказала.
— Американские психологи более 10 лет наблюдали за довольно большой группой девушек (2 тысячи человек) в возрасте от 13 до 25 лет. По результатам наблюдений разделили их на две группы. Первая группа девушек подростковый возраст прошла спокойно, без протеста, но когда они перешли 20-летний рубеж, после которого наступает период создания долговременных близких отношений с человеком противоположного пола, у них началась депрессия и наблюдались большие проблемы в личностных отношениях. Вторая группа — девочки, у которых были срывы в 15—16 лет. Они, пройдя этот период через протест, переболев им, стабилизировались и смогли развиваться дальше. Эти данные опубликованы и позволяют предположить, что в семьях, которые выглядят внешне благополучно (за счет подавления разницы во мнении) ребенок пытается быть хорошим. Тебе нравится голубой цвет, а посмотри, какое красивое розовое платье, как оно тебе идет, давай купим его. Ты хочешь играть на гитаре, но ведь скрипка — это более благородный инструмент. Ты хочешь изучать французский язык, но ведь у нас через дорогу школа с углубленным изучением английского языка. Так лучше, так удобнее. Ребенок любит маму, и он с ней соглашается. Родители хотят как лучше. В этом смысле плохой матери не бывает. Каждая мать в конкретный момент делает все что может, просто она не видит других вариантов. Но подавление желаний и чувств ведет к тому, что человек ищет компенсации, раз не может получить то, что он хочет. Неудовлетворенная потребность делает мотивацию слишком обостренной. ...Папа девочки никогда не повышал голоса, а его жена всегда знала, как муж должен вести себя, и все время поучала его, довольно часто в присутствии детей. У каждой девочки бывает период, когда она поддерживает сторону отца, и в подобном случае, конечно, ему сочувствует. И вдруг она встречает мальчика, который может прикрикнуть, сказать категоричное «нет», стукнуть кулаком по столу. Это выглядит для нее привлекательным, так как она хотела бы, чтобы эти поступки совершил отец. Таким образом, она влюбляется в молодого человека, который совершенно не похож на людей, до недавнего момента ее окружавших. Девочке говорят про ее избранника: посмотри, он плохой, он наркоман. Но в основе любви и гнева, как мы помним, заложен механизм идентификации, отождествления. Поэтому девочка не слышит и не хочет слышать того, что ей говорят. Должен пройти какой-то период, чтобы она смогла посмотреть со стороны на события. Для этого взрослым надо быть с ней рядом, но не закрывать ей возможность чувствовать.
Девочка проявила протест, дистанцировалась от родителей (вспомним о первой группе наблюдаемых), она любит, она чувствует, значит, по ее мнению, она состоялась. Но у нее сложилась модель поведения зависимых (от родителей) отношений, и она опять попадает в зависимость — только от другого человека. Внешне это выглядит так.
Если человеку говорить: «Ты чувствуешь неправильно», или «Ты еще маленький, ты еще ничего не можешь», у него возникает ощущение, что он исчезает. У детей, чувства которых игнорируют, нет реального ощущения, что они существуют. Ведь их чувства не находят реального отклика, хотя на это имеет право каждый человек со дня рождения. Оказавшись в подобной ситуации, подростки выбирают для себя поведение, сопряженное с риском для жизни — прыжки с парашютом, например, или сознательно идут туда, где что-то может угрожать их безопасности. Если они видят у себя от пореза, царапины, удара кровь, они тем самым получают подтверждение, что живут. Именно таким людям, чтобы убедиться в своем существовании, нужно “испытать смерть”.
Если учесть, что девушка, о которой шла речь выше, неоднократно выстраивала ситуацию суицида таким образом, чтобы ее успели найти и спасти, то она из числа детей, чьи чувства часто игнорировали.
Есть и другой вариант объяснения суицида. Ответная реакция на запрет чувствовать прорывается в различных формах поведения, вплоть до саморазрушающего. Суицид — это гнев, направленный на себя. Гнев, направленный на себя, — это вина. Человек чувствует, что должен быть жертвой, должен себя за что-то наказать, когда для иного проявления чувства вины все выходы закрыты. Если учесть, что погибшая девушка была больна чем-то таким, что, с ее точки зрения, отравляло существование ее собственное и окружающих, возможно, что таким образом она наказала себя.
В подростковом возрасте человек проверяет те решения, которые он принял в детстве. Например, женщина — это... Мужчина — это... Значимость родителей уменьшается, а важными оказываются, например, родители подруги. Они же могут быть совсем другими людьми, чем те, с которыми до этого ребенок общался. Подростковый период — состояние тревожности, время сомнений, поиска решений. Именно в этот период, считают психологи, есть реальная возможность помочь человеку проверить и пересмотреть его ранние решения.
За рамками нашего разговора остался еще один персонаж — “парень, вернувшийся из Чечни”. Его дальнейшая судьба и мотивы поведения — тема сегодня не менее актуальная, чем проблемы подростков, и она станет предметом обсуждения в следующем интервью.
Ирина Словцова