ЛЕНИН

Ленин родился в семье директора народной школы в 1870 году, в Симбирске, на Волге. За год до его совершеннолетия старший брат Ленина за покушение на Александра III был приговорен к смерти. Ясно, что при таких обстоятельствах Ленин уже не мог спокойно учиться в Казани. Он скоро погрузился в революционную литературу и уже через месяц был исключен из университета. Однако ему удалось выдержать государственный экзамен по юриспруденции в Санкт-Петербурге. С этого времени он становится убежденным марксистом, публикует свои первые работы, а в 1895 году создает “Союз борьбы за освобождение рабочего класса”. Работа в нем закончилась его пятилетней ссылкой в Сибирь.


	В.И.Ленин в Горках.

С 1900 г. Ленин на долгое время отбывает за границу. В 1903 г. он расколол социал-демократическую партию и после энергичной борьбы становится во главе радикального большевистского крыла. Его главными требованиями, каждое из которых возникло из чувства “актуальности революции”, были: 1) строгая дисциплина членов партии; 2) политизация и милитаризация экономической борьбы пролетариата; 3) подготовка пролетариата к руководству предстоящей революцией; 4) решительный отказ от совместной борьбы с радикальной буржуазией и союз с деревенской беднотой.

В 1905 г. Ленин возвращается в Россию в качестве агитатора и организатора, с отчаянной энергией борется за вооруженное восстание, закончившееся, как известно, неудачей. С 1907 г. он живет за границей. Когда разразилась война, Ленин начал неистовую борьбу против “империалистической бойни”. Существенно, что Ленин ведет свою борьбу не как пацифист, а как революционный милитарист. Его лозунгом был не мир, а гражданская война. Пожалуй, в эти годы Ленин становится достаточно заметен. Ему удалось то, что удается только врожденной вождистской натуре: оставаясь одиноким, ни на мгновение не сомневаться в верности избранному пути.

С началом революции Ленин спешит в Россию. За восемь месяцев из странной политической фигуры, которую поддерживали надежные члены партии и безграмотная солдатская масса, он превратился в роковое олицетворение русской революции.

В октябре 1917 г., вопреки воле многих своих товарищей по партии, Ленин захватывает власть. Монументальность его первых декретов сравнима только с библейской историей творения. Не обращая внимания на их исполнимость и результативность, он пытается за одну ночь вызвать к жизни новый мир.

Он начинает с национализации банков, передачи крупных имений крестьянским советам, а фабрик — рабочим. Во второй половине того же года он проводит национализацию промышленности и частной торговли. Вновь созданные продовольственные комиссариаты получают указание подсчитывать и распределять общий продукт. К этому времени для всех непролетарских элементов был введен обязательный физический труд. Его исполнение регистрировалось в специальных рабочих книжках, что служило основанием для получения продуктов питания. Так под полными парусами правили навстречу отмене денег.

Рука об руку с развертыванием этой хозяйственной программы шло развитие большевистской политики в области культуры.

Ее высшей идеей является отрицание буржуазной свободы мнений, в которой истина и свобода находят общую могилу. Для Ленина свобода обозначает не право искать истину, а долг осуществлять давно найденную истину. У него свобода всегда означает необходимость истины. Материалистический характер истины, которую защищает Ленин, ведет к тому, что из всех форм причинности он признает только механическую причинность. Так возникает основная идея большевистской культурной политики: идея механической и насильственной чеканки русской души и русской жизни.

Этим объясняется и все другое: страстная борьба с церковью, что резко противоречило декретированному отделению церкви от государства; в университетах и школах — замена любой философии марксистско-ленинской догматикой; в области искусства — стремление к подавлению всего, что не означает крайней революции его форм и всем понятной иллюстрации пролетарской доли; не в последнюю очередь — советская педагогика, которая повсюду — в университетах и детских садах — преследует одну-единственную цель — организовать сознание и переживание русского человека по-марксистски.

Так все кружит вокруг одного центра.

Естественно, имелись моменты, когда Ленин тоже колебался, уступал; причем не только в области духовно-культурной, но также и в хозяйственно-политической. Однако эти уступки были лишь тактикой. Уступая тактически, он никогда не поступался принципом. Картина его жизни и трудов имеет завершенность, которую нелегко найти еще раз в истории. Духовный облик юноши и историческая участь мужчины, умиравшего в имении “Горки”, выглядят абсолютно схожими. Ленин принадлежит к тем немногим людям, вся жизнь которых предстает перед нами как одно-единственное непрерывное осуществление его юношеской мечты. Если иметь в виду суждение Гегеля, будто бы гениальность является претворением юношеской идеи в жизни, то можно спрашивать, был или не был гением великий русский революционер. Ответ на этот вопрос полностью зависит от того, как мы интерпретируем это высказывание Гегеля. Если понимать под преданностью юношеской идее безостановочный — на протяжении всей жизни — подъем к духовной реальности и тогда же укоренение в подлинно творческом слое бытия, порождающем и дарящем жизнь, то в субстанциальной гениальности Ленина можно будет усомниться. Что он не был гением в этом, как мне представляется, единственно верном, философско-филологическом смысле слова, доказывает полное отсутствие у Ленина по-настоящему нового оригинального мировоззрения. Насколько силен был он в переделке жизни, настолько же малозначителен был его тип видения жизни и мышления о мире. Здесь он всегда и во всем остается только независимым учеником Маркса.

И, однако, в особенностях его дарования и в масштабах его было, в широком смысле этого слова, нечто гениальное. Я имею в виду постоянство его страстного желания и теоретическую последовательность его мысли — всегда закрепленной в воле и ориентированной на практику. Так мы приходим к глубинному ядру духовного своеобразия Ленина.

Его часто именуют догматиком, чуждым миру. Такое понимание совершенно неверно: Ленин никогда не думал абстрактными умозаключениями, а всегда только конкретными решениями. Всеми своими мыслями он постоянно преследует одну мысль: что делать и — именно теперь, в этой конкретной ситуации? Читая том за томом сочинения Ленина, переживаешь странное ощущение не мыслительного процесса, а физической работы по перестраиванию жизненной массы в заданном социальном пространстве. Эта постоянная направленность ленинской мысли на практический результат настолько очевидна, что многие его противники толкуют его, в свою очередь, не догматиком, далеким от жизни, а, напротив, оппортунистом, приспосабливающимся к ней. Это тоже неверно. Оппортунист формирует жизнь с точки зрения сиюминутной практической целесообразности. Обстоятельнейшие занятия практическими вопросами у Ленина нацелены на совершенно иное: на попытку отвоевать у всей жизни в целом доказательство правильности марксистско-ленинской теории.

Если бы Ленин был догматиком, оторванным от жизни, то он просто-напросто проигнорировал бы ее, особенно современную жизнь. Если бы он был приспособленцем-оппортунистом, то он приноровился бы к ней. Но он не был ни тем, ни другим, а чем-то третьим: фанатичным экспериментатором-фантастом. Каждый экспериментатор имеет дело не с иррациональной полнотой действительности живой природы, а со специфическим отрезком действительности, сконструированным с точки зрения определенной теории. В самой высшей степени это приложимо к Ленину. Всю свою жизнь он имел дело не с эмпирически-конкретной действительностью, а с единственной реальностью, основанной на точном знании и поэтому — с абсолютно недействительным, искусственно сконструированным социальным миром. Мыслительный прием, которым он низводил историческую действительность на социологический уровень своего революционного экспериментирования, был приемом стилизации и упрощения. Это замечали многие его современники и соратники. Уже Плеханов называл его “гением упрощения”, а Троцкий писал: “Он (Ленин) воспринимал события en masse и мыслил блоками”. Этому мышлению присуще нечто таинственное, даже мистическое, прямо-таки когда его простота усиливается до бессмыслицы, и когда он, к примеру, утверждает, что борьба с капитализмом очень проста: нужно только повесить семьдесят капиталистов. Эта примитивность приобретает цинично-демонические черты, когда она охватывает область нравственной человеческой оценки. В известном смысле, как и в античности, Ленин тоже не делал никакого различия между знанием и добродетелью. Добродетельным был для него человек, который владел истиной. Но все истины заключены в марксизме. Поэтому все противники марксизма являются предателями, “шкурниками” лакеями, негодяями. У Ленина эти выводы следуют с механической достоверностью, как само собой разумеющиеся. Вообще его мысль зачастую производит впечатление аккуратной работы точнейшего марксистского аппарата. Ленин заглатывает проблему, производит пару движений диалектическим рычагом, и выдает марксистский мыслительный продукт. Последнее всегда ясно, точно и сподручно; часто гротескно, иногда монументально. Этой мыслительной механикой объясняется то, что в иных случаях Ленин не воспринимал смысла простейших вещей. Так, он не понимал, что Бог есть нечто иное, чем труп, бальзамированный попами, что социал-демократ может любить свое отечество вплоть до желания его защищать. И далее многое другое. Парадоксальный диалектик был никудышным психологом. Свои марксистские схемы он меньше связывает с душевными реальностями, чем с революционными мифами: пролетариатом, партией, революцией, классовой борьбой, Интернационалом. Само собой разумеется, Ленин отрицал душевные реальности. Как материалистический метафизик был он убежденным врагом своей метафизики. И все-таки его победа доказывает немаловажное — что еще в двадцатом столетии мифы являются силой, образующей историю.

В чем состоит, однако, особенность ленинского толкования марксизма? Если его нужно обозначить одним словом, то можно использовать только слово “фашистское”. Это звучит парадоксально, но это правильно.

Постоянно, снова и снова в борьбе с “фаталистами” в марксистском лагере Ленин подчеркивал, что люди сами делают свою историю.

Само собой разумеется, не выбирают ее сами, а среди непосредственно сложившихся обстоятельств. Поэтому, по Ленину, крайне неверно отвести буржуазии первую роль в предстоящей революции. Чисто социальную революцию могут ждать только “утописты” и “болтуны”, которые ее боятся. “Подлинной революцией должен стать диалектический переворот буржуазной революции в революцию пролетарскую”. На такой переворот может рискнуть пролетариат и осуществить его. Но под пролетариатом Ленин понимает не всех пролетариев как таковых, а некоторое иерархическое образование. Во главе стоят пророки: Маркс, Энгельс, Ленин. Потом следуют клир-члены партии. Ступенью ниже — истинно верующий народ: “пролетарский авангард”, “рабочая аристократия” и, наконец, несознательные массы — скорее базис, чем субъект революции. Следовательно, все мыслится в форме идеократии. Уже в 1902 г. Ленин признал и сказал, что эта революционная идеократия должна быть организована не демократически, а бюрократически.

Многие не замечали идеократически-бюрократической структуры ленинского социализма, другие отрицали ее как отказ от подлинного социализма. И, однако, она вполне последовательно вытекала из ленинского понимания социализма. В отличие от многих своих товарищей по партии, Ленин не был ни идеологом, ни воспитателем народа. Он никогда не пытался рисовать в частностях картину будущего социалистического парадиза и воспитать пролетариат для этой цели. Он всегда исходил из убеждения, что жизненная идея социализма содержится в груди пролетариата. Поэтому его самой большой заботой было одно: призвать пролетариат к осуществлению этой идеи, что значило — организовать классовую борьбу. Высшей мыслью ленинского социализма является классовая борьба в ее максимальной суровости, силе и чистоте. Но вести борьбу можно только организацией, которая создана сверху, а не снизу. Ленин много занимается вопросами стратегии и тактики.

Ведущее место идеи классовой борьбы в ленинской концепции социализма объясняет, почему Ленин превращал все вопросы теории в вопросы организации. С максимальным радикализмом подготавливая пролетарскую революцию, он по-своему определял истинную сущность социализма. Для него социализм являлся только неизбежным результатом классовой борьбы, ведущейся с образцовой чистотой. Чем неукротимее распространялась революция, тем безмернее становилось ленинское декретирование и яснее становилось, что все это объясняется не только из исповедания его сердца словами Бакунина “страсть разрушения есть творческая страсть”, но также из теоретически обоснованной воли к полному уничтожению источника буржуазной заразы, то есть к радикальному подавлению буржуазной структуры души и буржуазного духа культуры.

Истолкование социализма и направление, которое Ленин как теоретик и тактик придал социализму, прежде всего объясняются тем, что вождь мировой революции (а таковым в первую очередь Ленин и ощущается) был не просто русским революционером, но также типично русским человеком.

В стране без буржуазии и пролетариата (в европейском смысле этого слова) “фаталистическое”, законоверческое и хозяйственноверческое истолкование марксизма было бы равнозначно полнейшему отречению от скорой революции. При 80% неграмотных массовая партия едва ли могла быть построена по-иному, чем на принципе послушания и иерархии. Путь к диктату пролетариата в форме диктатуры над пролетариатом был унаследован от царской автократии. Религиозный тон русской культуры и богатое русское сектанство объясняют в большевизме примат мировоззренческих вопросов и сектантско-еретический характер большевистского мировоззрения. Факт, что царское правительство делало невозможным доступ к практической жизни революционным элементам русского западничества, отомстился большевистской практикой невозможного, марксистским расположением к нерусскому. И, однако, в большевизме прозвенел древнерусский мотив мессианизма. Большевизм тоже полагает, что Россия призвана спасти мир. Вера славянофилов, будто бы Москва есть Третий Рим, снова отразилась в большевистской вере в Третий Интернационал.

Портрет Ленина будет завершен только в зеркале его дел. Зрелище большевистской революции потрясает нас величием ее масштабов, но тогда же наполняет нас страхом. Миллионы заключенных, миллионы умирающих с голода, миллионы павших в гражданской войне. Беспризорные, сифилитичные дети на улицах Москвы. Голод в стране. Подавление свободы — почти в форме возвращения к крепостничеству. Слежка, пытка и падение всей духовной культуры. И при этом, и несмотря на то: победа над белыми армиями контрреволюции. Масштабная и целенаправленная внешняя политика в Китае, в Британской Индии, во всей Европе. Не незначительное искусство, блестящие достижения естествознания. Открытие новых научных институтов, какие не всегда были возможны в Европе и Америке. И все это — рядом с самосожжением целых крестьянских семей из страха перед антихристом Лениным, рядом с государственным преследованием христианства и возвышением социализма до религии: красные крестины, красные свадьбы и иконописное изображение пророка Ленина. Во всем и повсюду причудливая встреча и взаимопроникновение средневековья и нового времени, Азии и Европы, отсталости и пророчествования, холодного расчета и лихорадочных мечтаний, творческого безумия и непонятной бессмыслицы.

Так пламенеет небо большевистской революции. Мы должны постараться увидеть на этом фоне лик Ленина, если мы хотим верно понять его значение.