как молоды мы были

Размах «Леонардо»

Для меня прикосновение к «Леонардо» началось с довольно странного, пикантного и даже приперченного двойного испытания. Своим последним студенческим летом я, филолог, на военных сборах познакомился с ребятами-психологами, которые в таборе гуманитариев-артиллеристов явно выделялись своей нестандартностью. И вот через полтора года, в январе 1971г., я узнал, что на психфаке создают студенческий клуб и мне предлагают на его открытии 28 февраля выступить на любую интересную тему, но только выйдя из круга моих профессиональных интересов. Мол, уже договорились с философом, который будет размышлять вслух не о философии, а об искусстве; с инженером, готовым погрузиться в нетехнические проблемы... Короче, теми, кто продемонстрирует богатство «бокового зрения». Гости разместятся в трех покоях бывшего дворца графа Бобринского, и ровно в 18.00 начнется тройная интродукция к торжественному рождению «Леонардо».

Леонардовский гимн поют А.Ю.Прохватилов (с гитарой) и М.В.Смирнов.

Я выбрал тему «О логике бессмысленности в истории», решив обратиться к парадоксу средних веков, когда инквизиция занималась упорным и широковещательным преследованием ведьм — т.е. тех, чье присутствие в реальном мире не подтвердилось, а в больном воображении закрепилось на многие века. Для середины брежневского правления, когда готовили реабилитацию Сталина, такая тема была малоуместной, но при правильном отборе фактов — не запретной. Публика целый час слушала меня со скорбной почтительностью, будучи несколько ошарашенной подробностями того, как неубедительные, неочевидные доказательства добивались с очевидным зверством. Параллели напрашивались сами собой, но в подтексте. Слушатели отнеслись к моим речам вполне благосклонно, рисковавшие организаторы убедились, что прямых претензий к ним быть не может (ибо знали, на что идут и чем рискуют). Я, казалось бы, не завяз в болоте профессиональной периферии, доказав, что стою на твердой почве искреннего интереса к серьезной проблеме. Мрачновато, конечно, для рождения детища, но в конце концов завлекательная страшилка лучше безупречной пресности...

Открытие встречи. Леонардовцы вспоминают. Выступает Н.В.Беляк. Аплодисменты в Красной гостиной.

И тут случилась беда. Объединить все три потока слушателей должно было представление «Моцарта и Сальери» Пушкина в исполнении профессиональных актеров. Готов зал, настраивает струны исполнитель роли слепого скрипача, но ... не пришел один из двух артистов. Растроенный президент клуба сообщает об этом мне и как бы спрашивает: что делать? Я, еще переводя дух от рискованного испытания, даю псевдосовет: если некому играть, а надо, то я знаю роль Сальери. Я был убежден, что демонстрирую свое сочувствие, но при этом делаю нереальное предложение, после которого буду заслуженно отдыхать. Ведь играть-то собирались актеры-профессионалы, и высокого класса! А я когда-то, в школьные годы, изображал на подмостках Сальери, а потом, в университете, писал работу об истории изучения этой маленькой трагедии Пушкина (вот здесь был профессиональный подход!). Но дальше произошло невообразимое. Президент подвел меня к Николаю Беляку (замечательному актеру, блистательному режиссеру!) и сказал: «Вот тебе Сальери, познакомься». До начала представления оставалось 10 минут. Я успел сперва ужаснуться: большая доля публики только что слышала меня рассуждающим о кошмарах ведовских процессов, а теперь я у нее на глазах еще и убью Моцарта. Затем, переведя дух, обсудил мизансцены и со свечой в руке вышел в абсолютно темный зал, где сидело около сотни зрителей, — в зал, где когда-то танцевал Пушкин... Думаю, что грехи моего исполнения частью прикрыл невольно возникший сюжет всего вечера: мне дважды как бы пришлось доказывать, что сколько ни мудрствуй, а логика убийства не оправдает его.

Дважды поставленный у границы личной состоятельности, я, конечно же, задумался о замысле создателей «Леонардо» и испытал тихое восхищение. Студенты-психологи собрались вместе, чтобы дать возможность каждому преодолеть привычные границы своего бытия: дерзай, старайся, ищи оригинальное решение, рискни его реализовать! В эпоху, когда требовалось испрашивать разрешение на самые привычные дела, ребята вдруг решили жить по принципу: «Все незапрещенное разрешено». И получились фантастические результаты! Чтобы звучала достойная музыка, нужен рояль - рояль первоклассный. И студенты пошли на стройку, чтобы заработать на него. Здесь виден только энтузиазм. А надо было больше. Хороший (т.е. старый) рояль можно было купить только в комиссионном магазине, где платили только наличными. Но заработанные деньги перевели на факультет — значит, в безналичной форме. Деньги есть, рояль есть, а купить его нельзя. И член «Леонардо» едет в Москву, чтобы в течение дня, не имея связей, получить разрешение заместителя председателя совета министров Российской Федерации. И добивается своего! Потом на этом рояле будут аккомпанировать молодым скрипачам Татьяне Гринденко и Гидону Кремеру — перед тем как они с триумфом сыграют в лучших концертных залах мира.

После знаменитого хрущевского погрома в Манеже художники-«неформалы» находились под тяжким подозрением. Известно, насколько сильно изменили художественный климат страны выставки живописцев-бунтарей. Но первая из этих выставок была сделана леонардовцами в залах психфака в 1972 году. Она не была официальной, а значит, не потребовала проверки на бдительность у стражей «социалистического реализма». Она была в прямом смысле общественной (в рамках студенческого общества «Леонардо»), и не нашлось аргументов, чтобы ее запретить. Дальше же открылся путь к выставке художников в павильонах Васильевского острова.

В 1970-е годы О.Мандельштам оставался угловым преступником, его имя употреблялось только для демонстрации упадочного, декадентского искусства начала ХХ века, а стихи печатали только в специальных хрестоматиях для филологов. «Леонардо» устроил первое в стране общественное собрание для слушания стихов Мандельштама — их незабываемо прочел Николай Беляк, нынешний руководитель Интерьерного театра.

Александр Галич считался диссидентом, чуть ли не изменником родины. Леонардовцы же подпевали барду, который под гитару грустил: «Не гневом, не порицанием давно уж мы не бряцаем».

Меньше всего я хотел бы утверждать, что «Леонардо» занимался показыванием политических кукишей в кармане. Нет, «Леонардо» попытался создать максимально свободную духовную атмосферу. Студенты и аспиранты психфака, приобщившиеся к «Леонардо», получили роскошь побывать в тех «местах», которые, казалось бы, навсегда были закрыты для советской публики, пережившей «культурную революцию»: в живописном салоне отверженных, в кафе неприкаянных поэтов «Бродячая собака», на дискуссиях философского общества. И именно в той неоформившейся еще культурной среде, которая только потом создаст традиции, обрастет мемуарами, и небрежно натянутые на подрамник холсты поместят в шикарные музейные рамы.

Психологический факультет был открыт в университете в 1966 году. Его создатель, академик Б.Г.Ананьев, мыслил вырастить когорту высокоинтеллектуальных и серьезных студентов, которые должны были стать эталонным поколением психологов, задающих стандарт расширенной профессиональной подготовке в области человекознания (именно в области психологии страна разительно отставала от западного образования). Б.Г.Ананьев и его ученики дали действительно мощный импульс развитию факультета. Первенцы психфака — в 1971 году студенты старших курсов — и стали живой массой, объединившейся в «Леонардо». Они оказали влияние на активность студенческого научного общества; организовывали встречи с первокурсниками, чтобы помочь им как можно быстрее и успешнее войти в достойную студенческую жизнь; успешно боролись в КВНах с «китами» университета (старейшими его факультетами); устраивали первоапрельские юмористические вечера, когда точно не было скучно и не пахло никакой официальностью. Мне самому не раз приходилось участвовать в этом карнавальном, истинно праздничном и полном смысла проживании быстротекущего студенческого времени. В применении к 1970-м годам говорят о тихой культуре интеллигентных вечерних бесед на кухнях. «Леонардо» подарил своим создателям и деятелям значительно более богатое бытие.

Удивительно и даже умилительно было то, как леонардовцы обеспечивали жизнь своего клуба. Ведь одно дело пригласить художников повесить на стенах психфака свои полотна. А другое — обеспечить их сохранность. И леонардовцы составляли списки дежурных, а затем дежурили по очереди, охраняя порядок и неприкосновенность полотен. В зале стулья были расставлены для концерта, а потом оказывались расположены как в учебной аудитории. И не было толчеи и пререканий. Кто-то приносил самовар и мыл чашки, кто-то собирал деньги на чай, а кто-то их давал (и не поровну, а по возможности). Хотелось большего, в беседах часто возникали сетования на некоторую пассивность большинства, но это и была та благодатная разность потенциалов, которая порождала дела.

Об отдельных леонардовцах можно говорить много, в целом клуб подарил своим членам истинную роскошь человеческого общения. Скажу только об одном — о президенте «Леонардо» Викторе Аллахвердове. Большое благо для группы, когда ее участники не только объединены общими интересами, но и испытывают радость, что получают возможность быть вместе с тем человеком, который стал ее лидером. Спасибо Вите!

Греки говорили: «Любимые богами умирают в юности». «Леонардо» был отмерен небольшой срок — чуть более двух лет. Как-то к леонардовцам обратились поклонники одного умершего поэта — еврея по национальности. В Доме архитектора хотели провести вечер его памяти, но за день до условленного срока руководство этого дома объявило, что зал по техническим причинам не может быть предоставлен. Нельзя ли собраться в стенах психфака? Получив устное согласие руководителей факультета, президент «Леонардо» организовал этот вечер. Я сам присутствовал на нем. Никакого диссидентства! Никаких вольных высказываний! Только поэзия. Правда, этнический состав присутствующих не соответствовал процентному соотношению национальностей по стране в целом. А ведь уже тогда ходил анекдот, что Брежнев, читая список претендентов на место раввина московской синагоги, возмутился: «Безобразие! Одни евреи».

Разразился скандал, смысл которого был только в одном: какая-то ничтожная общественная организация посмела (вольно или невольно) отменить негласное распоряжение властей! Подрывается авторитет «ведущей» и «направляющей»! Клуб закрыли.

Но «все возвращается на круги своя». Через 25 лет профессора Виктора Михайловича Аллахвердова пригласили на работу на психфак. И ныне бывший президент «Леонардо» является президентом Санкт-Петербургского психологического общества. А я только недавно узнал, что мое выступление на открытии клуба было моей первой, пробной лекцией в курсе «Историческая психология», который читается студентам психфака.

Существовали, конечно, и внутренние причины ослабления клуба. Большинство его членов как раз в это время закончили учиться, а новое поколение было не столь активным и ориентировалось уже на другие ценности, адаптировалось к реальности «развитого социализма».

«Леонардо» имел свой штандарт. На бело-голубом фоне был вышит золотом знаменитый автопортрет Леонардо да Винчи. Был и членский значок (тоже возвращающий нас к образу, созданному великим итальянцем). В круг вписан человек с расставленными ногами и раскинутыми руками. Леонардо искал меру человека. Леонардовцы ощущали силу такого размаха рук: ведь так легче дышать.

М.В.ИВАНОВ, доктор филологических наук, профессор.
Фотографии со встречи леонардовцев … через 30 лет