 ПРЕДЫДУЩАЯ
|
 ОБРАТНО
|
ВНИЗ ВНИЗ
|
 СОДЕРЖАНИЕ
|
 СЛЕДУЮЩАЯ
|
 Н.Н.Коновалова
|
 Нина Коновалова, 13 лет. Довоенный 5 класс. |
Придя в школу, я обнаружила, что все мои товарищи по классу мне хорошо знакомы: с Идой Саар мы сидели за одной партой в довоенном 5 классе, с Наташей Бодосовой и Валей Корниловой мы жили в одном доме, а с Севой Козминским учились в одном классе и жили в одном доме. Два брата Петровых работали в цехе КИП на химкомбинате. Я тоже работала на комбинате с июня 1942 г. Другие мне были знакомы по Пороховым.
Из всех моих друзей по классу больше других запомнился Сева.
Есть люди, одно присутствие которых рядом с нами делает нашу жизнь ярче и интереснее. Таким был Сева. Подвижный, неусидчивый и веселый, он не сыпал шутками, не спорил, он просто не нарушал душевного равновесия и спокойствия. С ним было хорошо, даже когда он молчал. В то тяжелое время, когда жизнь была переполнена страданием, люди очень нуждались именно в этих человеческих качествах.
Сева появился в школе чуть позднее других. Как и все мы, он пришел прямо с работы, т.е. из совхоза. Был он подростком-трактористом, хотя права на такую работу у него не было, но ведь и взрослых мужчин на работе не было! Обладая чувством юмора, Сева вносил в общий, будничный, разговор нотку радости.
Занимались мы 4 раза в неделю. Обедали у себя на производстве в столовой, где нас обслуживали официантки в белых халатах. На первое мы получали борщ без выреза талона, на второе — кашу с маслом по крупяному талону карточки и дополнительно порцию турнепса или капусты, тоже без выреза талона, как продукты, выращенные в подсобном хозяйстве комбината.
В школе было светло (электричество было), но холодно, сидели на занятиях в пальто, позднее дали паровое отопление.
|
|
|
|
| Тетрадь по ботанике. 1943/44 учебный год. | |||
В первые же дни учебы встал вопрос об иностранном языке — какой выбрать? Никто не хотел учить немецкий, все просили дать нам англичанку. Английский — язык союзников! Английский — второй фронт! Для нас это имело вполне конкретное значение: слово “английский” звучало вкусно и аппетитно, ассоциировалось с американским горохом. Отоварить крупяной талон карточки горохом — великая удача! Крупный матово-желтый горох разбухал в кастрюльке, как в сказке, его становилось много-много, и был он очень сытным, не то что пшено — пустая крупа. Английский — это еще свиная тушенка, английский — это и шоколад. Его отрубали топориком от ребристого бруска, похожего на рельсу. Мы меняли его на черный хлеб. Ходили в воинскую часть, что базировалась в сосновом лесу по дороге, ведущей в Колтуши, искали девушек в военной форме, чтобы за брусочек шоколада, выкупленный по карточке, получить целую буханку черного хлеба. Для голодного человека нет на земле продукта слаще хлеба! Так что у нас были вполне серьезные основания предпочитать английский язык немецкому.
В семье каждого из нас если не все, то кто-то умер от голода, и мы ни морально, ни физически еще не оправились от последствий дистрофии страшной зимы 1941-42 года.
К осени 1943 года мы внезапно располнели той нездоровой полнотой, которая до сих пор не нашла себе медицинского объяснения. Мы уже не опухали, как зимой и весной 42-го, а как-то странно толстели. Включались какие-то защитные механизмы физиологии, и прежде чем мы обрели нормальный облик, мы проходили эту стадию полноты. Я не могла тогда нормально сидеть за партой, потому что мне не хватало места. Я сидела с открытой крышкой. Сил еще было мало, ходила я медленно, нездоровое рыхлое тело на каждом шагу просило пощады и отдыха.
Не у всех подростков были силы сидеть и слушать учителя, но вот присутствовать на занятиях мы были обязаны все, потому что часть учебного времени входила в наш рабочий день. Семилетнее образование снова стало обязательным. Те, кто работал на тяжелом или вредном производстве, приходили в школу прямо из цеха в спецодежде: в ватниках, в ватных стеганых брюках, в тяжелых резиновых сапогах. Эти ребята, войдя в класс, сразу же ложились на скамьи задних парт и спали. Учительница зоологии Кира Андреевна Царева говорила обычно в таких случаях: “Пусть спят. Надо беречь силы”.
Встречаясь сегодня с Кирой Андреевной, я вспоминаю тоненькую стройную девушку, которая в условиях блокады учила нас самому прекрасному — любви к природе. Выпускница Ленгоспединститута им.А.И.Герцена, Кира Андреевна закончила его в ноябре 1941 года, досрочно, была единственным биологом на весь Красногвардейский район. Она учила ребят сразу в 6 школах. Мы были ее первыми учениками.
— Помните, был страшный артобстрел? Я шла к вам на урок пешком... Дохожу до моста на улице Коммуны, а навстречу патруль: “Девушка, куда идете! Там опасно!”. Кругом взрывы. Прихожу в школу. Вы сидите в классе, такие беззащитные! А тут прямое попадание, совсем близко от школы. Многих убило.
Да, я помню этот день. В небе стоял страшный, хорошо знакомый гул — предвестник смерти. Помню чувство беспомощности и обреченности, когда все внутри холодеет и сжимается в комочек. Пол вдруг стал зыбким, мощные стены старинной кладки как-то подозрительно начали вздрагивать, где-то рядом вылетело стекло — еще секунда и все рухнет, и не останется никого и ничего...Из-за детонации, вызванной обстрелом, взорвался склад боеприпасов на территории фабрики. Погибло 13 человек. Теперь на том месте — мемориальная доска с именами погибших.
Так прошел тогда еще один обычный военный день 22 ноября 1943 г. Надо было жить дальше. В школе все постепенно налаживалось. Появились карты, братья Петровы чертили схемы и рисовали наглядные пособия по ботанике, т.к. учебников не хватало. Кое-что мы даже делали дополнительно. Мне было поручено сделать сообщение о муравьях. Удивительные вещи узнали мы из книг, принесенных учительницей: и муравьи воюют!
Любили мы не только нашу славную Киру Андреевну и ее предмет, самый мирный, самый “невоенный”. Что может быть лучше природы и познания ее законов?! Мы любили и Марию Степановну Корнееву — математичку, строгую и требовательную, но вместе с тем исключительно доброжелательную ко всем. К сожалению, сил на математику не хватало, домашнее задание требовало времени, которого тоже не было. Мы занимались в школе 4 раза в неделю. Суббота была рабочим днем.
Завораживали тишина и покой, которых не было в жизни. Симоновские строки говорили с нами о настоящем. Кто тогда не знал его стихов “Жди меня, и я вернусь...”?! Нельзя до конца понять психологической атмосферы тех лет без этих стихов. Я бы сказала, что это была своеобразная окопная молитва, которая жила в душе каждого солдата, да и солдата ли только. Люди всегда отбирают из прочитанного то, что дорого им в данный момент. Глагол “ждать” был самым актуальным: мы ждали Победы, мы ждали нормальной мирной жизни, ждали близких и родных, дети и подростки ждали, когда можно будет пойти в школу. Наши души жаждали конца мучений, тишины, покоя, света, наконец.
Ведь мы жили в кромешной тьме. Строжайшая светомаскировка на работе и дома превращала мир в беспросветный мрак. Военные зимы были холодными и снежными. Все вокруг заметало гигантскими сугробами. На работу бредешь во тьме, из школы — во тьме. Чуть с дороги — в сугроб.
Мне трудно описать чувство, охватившее меня, когда я услышала, что для нас открылась школа, и мы можем учиться. Школа, пионерлагерь, хоркружок..., когда и где это было?! Не верилось! Хотелось бежать, бежать в школу и сесть за парту. Школа дала мне душевный покой и уверенность, что все в жизни будет прекрасно! Когда закончилась вторая четверть, наступил, наконец, в нашей жизни великий день — день снятия блокады 27 января 1944 года! Последний авианалет на Ленинград был 22 января, накануне освобождения города. Конец обстрелам, конец непроглядной тьме. Долой светомаскировку! Началась другая жизнь под торжественные звуки военных маршей, с салютами в честь освобожденных городов.
Н.Н.КОНОВАЛОВА, преподаватель кафедры французского языка
ОБРАТНО
ВВЕРХ 
СОДЕРЖАНИЕ